Тень секретарши Гамлета - Степнова Ольга

– Точно! – обрадовался папаня такому верному наблюдению. – А ведь я, Севун, знаешь как работу свою люблю?! Свежий воздух, тишина – крыс-сотища! – Генрих мечтательно посмотрел на небо и, опять отхлебнув из заветной бутылочки, добавил: – А главное, работа с людьми.

– Ты бы пил меньше и жрал больше, – посоветовал Севка, пробираясь между старых, заросших травой оградок.

– Ага, чтобы у меня появилось такое вот алиби? – Генрих кивнул на могилку. – Все, пришли, – показал он на простой металлический памятник со звездой, какие ставят военнослужащим.

С фотографии на Севку слегка укоризненно смотрел молодой, темноволосый парень. На облезлой табличке значилось «Денис Полыханов», и были обозначены годы жизни, включавшие всего двадцать пять лет.

Генрих присел на скамейку, а Севка внимательно огляделся вокруг.

«Улики» для алиби долго искать не пришлось. Возле оградки лежала пустая бутылка дорогого коньяка и валялись окурки от диковинных сигарет с длинными золотыми фильтрами, которые курил Говорухин. Одна целая сигарета лежала возле памятника, а рядом с ней стояла полная стопка коньяка. Конечно, это не доказательство того, что банкир приезжал сюда именно в тот вечер, когда произошло убийство его жены, но то, что он был здесь, и недавно, – это неоспоримый факт.

– Крыс-сотища! – сладко потянулся на скамейке Генрих. – Кстати, – вдруг погрустнел он, – сегодня Северная Корея опять провела испытания ядерной баллистической ракеты.

– И что? – отрешенно поинтересовался Севка, на всякий случай фотографируя на мобильный пустую коньячную бутылку и окурки с золотыми фильтрами.

– Как что?! – подскочил папаня. – А безопасность?!

– Чья?

– Общечеловеческая! – Генрих широким жестом обвел раскинувшиеся до горизонта могилы. – Севун, тебя не волнует Северная Корея? – возмутился папаня.

– Если честно, то нет.

– А меня очень волнует. Прямо жуть как меня волнует Северная Корея и эти ее баллистические ракеты! – Фокин-старший схватил стопку, стоявшую на могиле, перекрестился и залпом выпил коньяк.

– Тебе не стыдно? – поинтересовался Сева.

– Нет. – Папаня подцепил с земли сигаретку с золотым фильтром и жадно закурил ее. – Почему-то мне совсем не стыдно, Севун.

– Мда-а, – поразился Севка глубиной папаниной безнравственности. – Извини, старина, за то, что выжрали твой коньяк и выкурили твою сигаретку, – попросил он прощения у портрета Дениса Полыханова.

– Слушай, этому чуваку давно на все наплевать, – фыркнул Генрих. – Даже израильско-палестинский конфликт его уже не волнует! Так зачем ему хороший коньяк, а тем более такая вкусная сигаретка? Слушай, Севун, у тебя тыщи рублей не найдется?

– На закуску найдется, на водку – нет.

– Ладно, давай на закуску. На водку я сам себе заработаю.

Пока Севка доставал деньги, Генрих прибрал могилу от старой листвы и что-то такое сделал с памятником, что он встал ровнее и заблестел на солнце.

– Ты мне вот что скажи, – Севка взял папаню под руку, и они неспешно пошли в обратном направлении, – если человек приезжал сюда поздним вечером на машине, мог его видеть кто-нибудь из работников кладбища?

– Во-первых, если человек приехал сюда поздним вечером, то он бы не смог попасть на кладбище через центральные ворота, они закрываются в двадцать два нуль-нуль. Но! – Генрих вскинул грязный палец. – Но этот, как ты выражаешься, «человек» вполне мог припарковаться со стороны дач и попасть на кладбище через калитку черного входа, которая открыта круглосуточно.

– Так мог его кто-нибудь видеть?

– Мог, но навряд ли. Дачники народ ненаблюдательный, они все больше в грядки пялятся или в бане парятся. А вот землекопы… землекопы наши иногда поздно ночью по могилкам шарятся, ищут, чем бы догнаться, – папаня выразительно щелкнул себя по шее. – Родственники на могилках много спиртного оставляют, да и закуси до фига. Так вот, землекопы, в принципе, могли что-то увидеть, но это в зависимости от того, шарились они в тот вечер или не шарились.

– Слушай, поговори с парнями, – попросил Фокин папаню. – Мне нужно знать, видели ли они, как позавчера, поздним вечером, со стороны дач подъезжал серебристый «Лексус» с номерами три единицы. И не заметили ли высокого, хорошо одетого господина, который в одиночестве пил коньяк на могиле.

– Поговорю, – пообещал папаня. – А что им за это будет?

– Я им спасибо скажу, – подмигнул Севка Фокину-старшему.

– За твое спасибо парни вспоминать не станут!

– Ладно, – Севка протянул отцу две тысячные купюры. – Вот, простимулируй их память.

– Другое дело! – обрадовался Генрих и, не попрощавшись, побежал к своей маленькой сторожке, похожей на собачью будку. – Теперь поговорим, так поговорим! – крикнул он на бегу.

Насмешливо глядя ему вслед, Сева набрал по мобильному Говорухина и назначил ему встречу через тридцать минут.

Говорухин подъехал в офис Фокина через тридцать одну минуту и сорок секунд – Севка засек. Он всегда считал, что чем пунктуальнее человек, тем труднее ему врать. По шкале честности Фокин поставил Александру Петровичу пятерку с маленьким минусом.

Говорухин выглядел очень взволнованным, но пытался скрыть это намеренно спокойным тоном и замедленными движениями. Вместо костюма на нем были джинсы и черная майка, что придавало банкиру демократичный и вполне свойский вид.

– Вам удалось что-нибудь разузнать? – Говорухин сел на краешек стула, закурил и с прищуром уставился на Фокина.

– Удалось, – кивнул Севка. Ему почему-то совсем не хотелось выглядеть перед Говорухиным деловым, респектабельным и удачливым. Он даже сигару не закурил перед его приходом и ноги на стол не закинул. А зачем?..

Почему преуспевающий банкир кинулся к первому попавшемуся частному детективу? У него что, «своих» людей везде нет, в том числе и в частном сыске?

Что-то тут не то…

Может, Говорухин считает Фокина лохом, которым за деньги можно вертеть, как захочется? Но пока он не сделал ни одной попытки «повертеть» Севкой. Он даже не особо старался произвести на Фокина хорошее впечатление: кричал при первой встрече, психовал и вообще вел себя как идиот, а не как уверенный в себе человек.

В общем, что-то не то с этим банкиром, а что – Сева не мог понять.

– Удалось, – повторил Фокин и достал из кармана кольцо с топазом. – Скажите, Александр Петрович, это кольцо вашей жены?

Говорухин бросил беглый взгляд на топаз, и на его лице промелькнуло брезгливое выражение.

– Моя жена не носила такие дешевые украшения, – с ноткой высокомерия заявил он. – Жанна предпочитала вообще ничего не носить, если бриллианты, сапфиры и изумруды были не к месту.

Севка хотел сунуть кольцо обратно в карман, но Александр Петрович вдруг нахмурился и сказал:

– Впрочем, постойте… – Он взял кольцо, поднес к глазам и, близоруко прищурившись, начал его рассматривать. Какое-то замешательство промелькнуло в его глазах. Замешательство и испуг – Севка отчетливо это увидел.

– Где вы взяли это кольцо? – севшим голосом спросил Говорухин.

– На месте преступления, – пояснил Фокин, внимательно наблюдая за реакцией банкира. – Оно лежало в ванной, на раковине. Кто-то мыл руки, снял его, а надеть забыл. Очевидно, оперативники не заметили кольца, потому что оно лежало за краном.

– Да! – с излишней горячностью вдруг воскликнул Александр Петрович. – Да, это кольцо моей жены! Точно! Кто-то подарил ей его на день рождения… Но Жанна почти не носила его, поэтому я не сразу узнал.

Что-то не то происходило с банкиром. Он врал за собственные деньги, путал Севку, сбивал с правильного пути, а зачем, если хотел доказать свою невиновность? Зачем, если он был действительно чист?

Зачем?!

Севка побарабанил пальцами по столу, раздумывая, стоит ли продолжать разговор, рискуя получить порцию вранья, которое окончательно его запутает.

– Я заберу кольцо? – спросил Говорухин, быстро сунув улику в карман.

Фокин пожал плечами. Никаких полномочий изымать кольцо у него не было.

Лицо у Говорухина стало слишком бледным, а сигарета в пальцах мелко тряслась.

Севка все же решился продолжить беседу, причем в довольно агрессивной манере. А пусть не держит его за лоха, пусть или говорит правду, или забирает свои деньги и бежит к «прикормленным» сыщикам, которые за бабло будут верить его вранью.

– Ночью это кольцо искал какой-то здоровенный тип. Он залез в опечатанную квартиру, долго рыскал в ванной, а потом стрелял в меня и моего напарника. Кто это мог быть, как вы думаете?

– Н-не знаю, – подавился ответом Александр Петрович и с такой силой ткнул в пепельницу сигарету, что обжег пальцы. – Нет, я правда не знаю! Я… к этой бабке долбаной только один раз заезжал, когда ей семьдесят пять исполнилось!

На этот раз Фокин ему поверил.

– У вашей жены был любовник?

– Нет, – жестко сказал Говорухин. – Нет, нет и нет. Она не из таких. Не из тех, кто может юлить, обманывать и жить двойной жизнью. Она любила меня. Это я ее не любил, а она без меня жить не могла!