Живая вода мертвой царевны - Донцова Дарья

– Значит, в районе четырех часов дня аппаратура уже отсутствовала, – протянула я. – Семинар, как правило, длится девяносто минут, по крайней мере в моем вузе так.

– У нас тоже, – подтвердил собеседник.

– Еще полчаса на всякие ля-ля со студентами, – бормотала я. – Почему же твой Горелов сразу не прижал Орлову к стенке? Он мог задать ей простой вопрос: куда подевалось чудо техники?

– Яков Миронович узнал о пропаже только в девять, – заканючил Паша.

– Ты же говорил, что он сразу после семинара пошел в кабинет? – насторожилась я.

– Ну да, – кивнул Паша.

Я постучала пальцем по лбу.

– Ку-ку! Кто из нас хорошо знает математику? Занятия стартуют в четырнадцать ноль-ноль. Сам только что подтвердил, они шли девяносто минут!

– Верно, – зачастил Паша, – это с нами. Моя группа утопала, пришла другая. Яков с ними до шести сидел, потом Вера ему прямо в аудиторию чай подала.

– Стоп, – велела я, – маленькая ложь, как известно, порождает большое подозрение, помощница маялась у стоматолога. Ты когда соврал? Сейчас или в ту минуту, когда про удаление зуба рассказывал?

Павел поджал губы.

– Я никогда не лгу!

– Если человек делает такое заявление, он точно врун, – фыркнула я.

Студент почесал бровь.

– Послушай меня внимательно. Вера вернулась на кафедру в шесть и сразу Якову поесть приперла. Горелов, как маленький: чем-то увлечется, про все забудет. Помощница ему бутеры сделала.

– В кабинете колбасу резала? – перебила его я.

– Яков вегетарианец, – возразил Паша, – он ничего мясного не ест!

Мне захотелось треснуть слишком умного математика по глупой голове.

– Да пусть великое светило хоть сушеными жабами питается! Важно иное. Вера в шесть вечера готовила в кабинете еду?

– Ага, – согласился Павел, – я как раз в это время зашел, сел графики чертить.

Я опешила.

– И ты находился в комнате?

– Верно, – кивнул Паша.

Я сделала глубокий вдох.

– Ты вошел, а Верочка ням-ням собирает?

– Точно! – подтвердил студент.

– То есть она до тебя была одна? А ты остался наедине с компьютером, когда помощница поспешила отнести еду академику? – не веря своим ушам, осведомилась я.

– До семи часов я радовался тишине и спокойствию, а то, когда Вера за шкафом, она постоянно по телефону болтает, – пожаловался Паша. – Яков Миронович гений, он умеет абстрагироваться от действительности, не замечает внешние раздражители. У меня так не получается.

– Офигеть! – топнула я ногой. – Вы все под подозрением, каждый мог спереть камеру, включая распрекрасного академика. Вера была одна, ты тоже. Почему вы подумали на Наташку? Может, супертехнику Яков прихватил? Ты говорил, камера крохотная, он мог ее незаметно в карман положить.

Павел поелозил на ведре.

– Ничего глупее не слышал. Камера принадлежит Горелову. Как он сам у себя ее украсть мог? Нелогично!

– Например, он наделал долгов, – зашипела я, – запутался в бабах, решил продать подарок, но перед людьми, которые ему замечательную вещь подарили, стало неудобно. Вот и соврал: «Вор в кабинете побывал!» А сам отнес писк технической мысли на Горбушку и сдал в ларек!

Паша выпучил глаза.

– Ну вообще! Яков Миронович только наукой занят. У него, как ты выразилась, баб нет, есть невеста Регина, она младшая сестра академика Войтюка, химика, он в какой-то фармакологической компании работает. Регина за Яковом часто заезжает, они скоро поженятся.

– Значит, камере приделали ноги ты или Вера! – заорала я.

– Нет, – уперся Паша, – Наташка!

– Вы элементарно могли вынести с кафедры даже мебель! – настаивала я.

– Тише, пожалуйста! – зашикал Паша. – Мы не хотим, чтобы кто-нибудь знал о происшествии! В особенности Яков Миронович.

Я открыла дверцы здоровенного шкафа, увидела, что там висят халаты уборщиц, села на пол гардероба и протянула:

– Ну прямо Алиса в стране маразма. Твой рассказ похож на салат из манной каши с селедкой. Одно с другим не сочетается. Пять минут назад я услышала, что Горелов, вернувшись после занятий, сообразил, что в его кабинете пошуровал вор. А теперь вы хотите скрыть происшествие?

Паша подпер подбородок кулаком.

– Ты не даешь человеку нормально рассказать.

– А ты говори внятно! – возмутилась я. – А то сначала у нас бежит кошка черная, через секунду она уже белая.

– Здесь нет животных, – возразил Павел, – мы одни в кладовке.

– Отлично, – процедила я, – повтори историю снова, подробно и последовательно.

Минут через десять я разобралась в произошедшем. Яков Миронович до начала семинара на глазах у Павла развлекался с камерой, рассылал всем фотки и загадочно улыбался, когда люди прибегали назад в его кабинет и, тряся мобильниками, спрашивали:

– Как ты это сделал?

Без пяти два академик ушел на занятия и безвылазно проторчал в аудитории до двадцати ноль-ноль. Паша вернулся в кабинет Горелова в шесть, застал там Веру, колдующую над бутербродами, и сел за свой диплом. Орлова, как ушла вместе со всеми в четырнадцать, так и не появилась, хотя тоже должна была прийти в районе семи. Яков Миронович пасет дипломников, как кошка котят, требует ежедневного отчета, приказывает заниматься в его кабинете. Всем известно, если пишешь диплом у Горелова, то с блеском защитишь его и почти стопроцентно очутишься в аспирантуре. Но Яков берет лишь двух студентов, тех, кто ему особенно понравился, поэтому весь курс стоит на ушах, чтобы очаровать профессора. Но вернемся к камере.

Вера, накормив академика, побежала по каким-то делам. Пришла она назад в начале восьмого, Паша по-прежнему чертил графики. Не успела помощница отдышаться, как в кабинет ввалился профессор Боков и загудел:

– Ну, дети, колитесь, как Яша из меня за одну секунду стриптизера сделал?

– Понятия не имею, – соврал Паша.

– Вы о чем говорите? – прикинулась дурой Вера.

Боков погрозил им пальцем.

– Ох, знаю я вас! Умрете за своего чудесного руководителя. Вот только Якову иногда чувство юмора изменяет. Я на него ректору пожалуюсь! Разве это красиво мою голову голому мужику в кружевных трусах присобачивать. Горелов подчас ведет себя как подросток! А ну, показывайте, чем он орудует? Не хотите? Сам найду!

Сопя от гнева, профессор прошел к столу Якова. Павел, отлично знавший, что академик положил камеру в коробку со скрепками, живо схватил ее и сунул в карман своего пиджака. Но Боков, хоть и старый, а остроту зрения не потерял, он заметил маневр Павла и зло произнес:

– Давай сюда!

– Что? – фальшиво удивился Паша.

Преподаватель подошел к нему, бесцеремонно вытащил из его кармана картонную упаковку и, открывая ее, пригрозил:

– Я тебя хорошо запомнил, ты придешь еще в зимнюю сессию экзамен сдавать.

– Это просто канцелярские принадлежности, – заныл Павел, – я хотел бумаги сколоть.

– Вот сейчас и поглядим, – заявил Боков и высыпал содержимое коробки на стол.

Паша с Верой уставились на груду скрепок.

– Действительно, одни скрепки, – разочарованно протянул профессор.

Дипломник и помощница только моргали, они хорошо помнили, как, уходя на семинар, академик спрятал камеру именно в эту коробку. Первой опомнилась Вера.

– А вы что ожидали увидеть, Федор Николаевич?

Боков покраснел, раздул щеки и ушел, не забыв на прощание так шандарахнуть дверью о косяк, что у Паши заломило в висках.

Минут сорок потом Верочка и Павел обшаривали кабинет в поисках игрушки академика и поняли: ее унесла Наташка.

Я дала себе честное слово не перебивать парня, но на этой стадии его рассказа меня охватило глубочайшее негодование, и с языка сам собой слетел вопрос:

– Какого черта вы заподозрили Орлову?

Павел оперся локтями о колени.

– Логически поразмыслили. Мы с Верой камеру не брали. Кто тогда?

– Нетушки! – возмутилась я. – Это ты спер, а сваливаешь на Натку!

Паша выдернул из стоящего рядом веника соломинку и, методично разламывая ее на мелкие части, произнес:

– У меня отец владелец авиакомпании, мачеха издает журнал, нет у нас материальных проблем. У Веры папа дипломат, он с ее матерью сто лет за границей живет, Брызгалова постоянно к родителям ездит, в Москве у нее две квартиры, одну она сдает. С деньгами у Веры все о’кей, она спокойно может не работать, к предкам уехать, но Вере Яков Миронович нравится, понимаешь? Поэтому она ему помогает. А Орлова бедная, у нее никогда лишнего рубля в кармане нет. Вот и соображай, кому понадобилось дорогую технику красть. Нам с Верой не надо материальное положение укреплять.

Я задохнулась от негодования. Значит, если человек бедный, то он, по мнению Павла, вор? А богатый всегда честный, он лишнего миллиона не сопрет?

Пока я пыталась справиться с параличом голосовых связок, дипломник Горелова толкал речь дальше:

– Я сразу понял, кто камеру забрал. Брызгалова начала Орловой звонить, а та трубку не брала, пришлось нам Якову врать, он сразу за коробку схватился, когда в кабинет вернулся. Вера ему и сказала: «Яков Миронович, Олег Валерьевич перед вами извиниться просил. Он улетает в Нью-Йорк на совещание, должен там рабочий образец камеры представить, его экземпляр сломался внезапно. Он прислал к нам спешно своего Юру, тот вашу камеру взял. Олег Валерьевич пообещал подарок назад вернуть через две недели».