Развод за одну ночь - Калинина Дарья Александровна

– Какой же? Вы ведь сказали, что по телу почти невозможно ничего определить. Тело пролежало в земле и…

– Именно поэтому! – воскликнул профессор. – Настоящий «сочинский» маньяк никогда не хоронил и не прятал своих жертв. Он выставлял их напоказ, стремясь придать каждой из них наиболее выигрышную позу. Он укладывал их, бережно расправляя складки их одежды, придавая изящное положение их конечностям. Девушки казались заснувшими, прекрасными статуями. Хоронить, закапывать в землю или топить в море… такого за настоящим «сочинским» маньяком отродясь не водилось.

– А нам рассказывали, что от некоторых своих жертв «сочинский» злодей избавлялся именно таким способом.

– Значит, в тот раз речь шла не о самом «сочинском» маньяке, а о ком-то из его подражателей. С тех пор прошло много лет, кроме меня, пожалуй, никто и не помнит, как мы ловили настоящего «сочинского» маньяка. Его еще называли Овидием.

– Да, это нам рассказывали.

– А как мы потом гонялись по всему побережью за многочисленными его подражателями? Это вам тоже рассказывали? Но все они были жалкими копиями, едва заметными отражениями самого оригинала.

– Ничего себе жалкими копиями, – возмутились подруги. – На совести этих маньяков тоже немало жертв.

– Но все эти преступники по своим качествам не идут ни в какое сравнение с самим Овидием – «сочинским» маньяком. Уж мне вы можете поверить! Я изучал дела, касающиеся самого «сочинского» маньяка, и я могу вам заявить со всей основательностью… Этот человек… Он восхищался своими жертвами!

Профессор страшно разгорячился, оправдывая злодея. Подруги слушали и удивлялись, как хороший человек может легко заразиться чужим безумием. Кулеш откровенно восторгался действиями маньяка, которого изучал многие годы. Он с ним так сроднился, что перестал замечать ту грань, которая отделяет допустимое от невозможного.

– Профессор, но нас интересуют подражатели.

– Да, да. Так вот, хоронить – это нетипично. Это говорит о том, что преступник сознавал свою вину. Он стремился спрятать следы содеянного, как нашкодивший ребенок пытается зарыть разбитую чашку или осколки вазы. В психиатрии этому есть интересное определение, оно гласит…

И профессор снова начал сыпать сложными терминами, которых подруги не понимали. Поэтому они просто отключились, предоставив Сосулькину самому вести беседу со старым чудаком. Они уже поняли, что с помощью профессора им вряд ли удастся поймать маньяка. Профессор слишком закопался в свои записи и бумаги, чтобы адекватно воспринимать окружающий его мир.

Но Сосулькин явно находил удовольствие в беседе с психиатром. Он задавал ему вопросы, а потом кивал с умным видом, слушая пространные ответы профессора. Подруги с удовольствием бы ушли, но им было необходимо дождаться следователя, чтобы поговорить с ним.

Идея, осенившая подруг вчера поздно вечером, когда они впервые увидели сына Елены Николаевны, никак не хотела покидать их. И более того, чем больше девушки о ней думали, тем сильней им казалось, что идея эта стоящая.

И пока профессор бубнил на ухо Сосулькину разные умные вещи, подруги шептались друг с другом:

– Ведь, сама посуди, если Елена Николаевна знала, кто мать Сережи, то она знала и дом, в котором он родился.

– Само собой разумеется.

– А может, Настя ей и еще в чем-то призналась.

– И когда приемный сын вырос и стал взрослым, Елена Николаевна раскрыла ему тайну его рождения, а также научила, где найти клад, оставленный его настоящей родной матерью.

– Клад-то откуда? Будь у Насти клад, небось давно бы его сама выкопала.

– Но что-то ведь в саду и доме у дяди Паши искали. Что же, если не клад?

– А почему Настя его не достала?

– Может, и собиралась, да у нее времени не хватило.

Подруги переговаривались едва слышным шепотом, но Сосулькин все равно кидал в их сторону негодующие взгляды. Они мешали его увлеченной беседе с чокнутым профессором. Ну, ничего, подругам оставалось потерпеть еще самую малость. Не может быть, чтобы Сосулькин смог общаться на уровне профессора еще долго.

Так и получилось. Девушки затихли. А примерно через четверть часа начали замечать признаки утомления у обоих собеседников. Профессор сдался первым.

– Рад был с вами познакомиться, очаровательные красавицы, – поднявшись, попрощался он с подругами.

Потом профессор повернулся к Сосулькину и протянул руку ему:

– А с вами, Борис, надеюсь, мы еще увидимся. М-да… Но сейчас, извините, мне уже пора в институт к моим студентам.

Бедняги! Теперь он примется уже за них!

Но Сосулькин продемонстрировал чудеса выдержки и вежливо поблагодарил профессора:

– Наш разговор был удивительно плодотворным.

– Очень рад это слышать.

– Вы нам очень помогли, дорогой профессор.

На этом следователь крепко пожал ему руку, еще несколько раз тепло поблагодарил, и все трое наконец-то могли уходить.

– Уф! – выдохнул Сосулькин, оказавшись на улице в отдалении от дома профессора. – Ну, и зануда этот старик! И вы тоже хороши.

– А мы-то что? Сидели, молчали.

– То-то и оно, что молчали. Могли бы хоть словечко вымолвить. Отвлечь внимание старика на себя. Бросили меня одного на амбразуру.

– Извини, но мы и половины из того, что он говорил, не понимали.

– Думаете, я понимал? Нет, сначала до меня еще что-то доходило, а потом одна сплошная каша в голове образовалась. Ох, и умный старикан! Умище мощностью десять мегатонн в тротиловом эквиваленте. Но ни фига не поймешь из того, что он говорит!

Подруги радостно переглянулись. Сосулькин оказался совсем не таким умным, как они опасались. Все-таки общаться с людьми академического склада ума – это труд сам по себе уже нелегкий.

– Но хоть что-то тебе удалось понять?

– Кое-что, безусловно, удалось. К тому же профессор обещал на днях заехать к нам в отделение. Мы покажем ему найденные на месте преступления улики, тогда у нас будет полная ясность. Но мне показалось, что вы хотели о чем-то со мной поговорить?

– Да.

– О чем?

Подруги смущенно потупились. Когда наступил благоприятный момент, на них нашла непонятная стеснительность. Но при этом каждая из них понимала, что другого более подходящего случая может и не представиться. Надо было ковать железо, пока горячо. И Кира, как наиболее решительная, начала первой:

– У нас тут появилась одна идейка насчет той пропавшей женщины Насти и ее маленького сына…

– Мы знаем, как ее или даже их можно найти!

– Сын вовсе не пропал. Его усыновила другая женщина.

– Это сделала Елена Николаевна!

Сначала Сосулькин слушал подруг с удивлением, все возрастающим и возрастающим, потом расхохотался. Потом решительно отказался от предложенной ему авантюры. Но затем после пущенного в ход тяжелого оружия – предложения мага Никанора и половины аванса – задумался и как-то странно затих, время от времени поглядывая на подруг.

Молчание затягивалось, и подруги уже начали сомневаться, к тому ли человеку они обратились за помощью. И когда эти сомнения стали совсем невыносимы, Сосулькин внезапно произнес:

– Но вы хоть понимаете, что сделает с нами господин Тараскин, если узнает, что мы затеяли без его ведома?

– А кто ему скажет?

– Жена может пожаловаться.

– Она без сознания. И вообще, если она хочет, чтобы мы сохранили ее тайну, то должна быть любезной с нами.

– Вам легко говорить… Вы-то ничем не рискуете.

– Но зато ты получаешь в случае успеха целый букет привилегий.

– Это каких же?

– Во-первых, мы делимся с тобой наградой, которую пообещал нам маг.

– Это хорошо, – одобрил Сосулькин, который как всякий нормальный человек любил деньги. – Еще что?

– Ты получаешь в свои руки тайну, которую господин Тараскин и его супруга хотели бы от всех скрыть. Разве этого мало?

– От свидетелей обычно избавляются.

– Или подкупают их. Ты можешь здорово подняться по служебной лестнице, если господин Тараскин замолвит за тебя всего одно словечко перед твоим руководством.

Сосулькин снова молчал, но на этот раз подруги чувствовали, что молчание это совсем другое. Да и колебался на сей раз следователь недолго.

– Ну, ладно! – воскликнул он. – По рукам. Врач, который может провернуть эту процедуру, у меня знакомый есть. Кровь для анализа у Елены Николаевны возьмем без проблем. А у ее сына кровь на анализ возьмут якобы, чтобы проверить совместимость. Ведь лучшая донорская кровь – это кровь отца, или матери, или родного брата и сестры.

– Только действовать надо быстро, и так много времени потеряно.

– Не сказал бы, – покачал головой Сосулькин. – Вы, девчонки, прямо метеоры.

– Скорей уж, кометы.

– Кстати, у меня есть для вас кое-какая информация. Вы тут просили меня навести справки о бывших владельцах дома с привидением.

– Да. И что ты узнал?

– Первый владелец – Михаил Бабкин точно не мог изображать призрака и копаться на грядках в поисках чего бы там ни было. Дело в том, что он и сам уже того… призрак.