Развесистая клюква Голливуда - Донцова Дарья

Если хочешь победить, надо порой вступать в коалицию с малоприятными людьми. Я осторожно пожала протянутую Комаровым руку.

— Иес! Нам с бабулей не помешает ваша помощь.

Комаров потер шею.

— У вас тут море комарья. Похоже, меня искусали.

— Я включила электрические киллеры, — сказала я, — но от них пока мало толку.

— Ты осмотрела все помещения? Первый этаж, второй? — деловито спросил Комаров.

— Еще не успела, — ответила я.

Дверь в спальню распахнулась, влетела Юля.

— Папа! — закричала она с порога. — Беги скорее! Кузьме Сергеевичу плохо! Он ваще уже мертвый!

Я вскочила и ринулась вниз.

Бизнесмен лежал на диване в гостиной, глаза полузакрыты, на лице яркие красные пятна, нос и губы увеличились в размере, верхние веки сильно опухли и почти стекли на щеки. Рядом, стоя на коленях, рыдала Аня.

— Солнышко! Не умирай! Милый, посмотри на меня! Дыши, пожалуйста, дыши!

— Наконец-то! — закричала Маша, когда Геннадий Петрович возник на пороге. — Спасите его!

Комаров отступил на шаг.

— Я дерматолог. Извините.

Аня вскочила на ноги и кинулась к лжедоктору.

— Умоляю! Кузьма — это все, что у меня есть! Господь не дал мне ни детей, ни других близких. Спасите мужа!

Я пожалела Геннадия Петровича. Лучше бы он прикинулся кем угодно, но не врачом! Аня бросилась перед Комаровым на колени, протянула к нему руки и сбивчиво заговорила:

— Если муж умрет, я не проживу и дня. Долгие годы искала вторую половинку, и теперь смерть отнимает у меня с таким трудом обретенное счастье! Господи, ну зачем мы затеяли медовый месяц? Ведь поженились не вчера!

Маша зарыдала в голос. Аня, не обращая внимания на Леонову, продолжала:

— Лягу с ним в могилу, и пусть холм над ней растопчут дикие лошади, я не смогу бросить мужа!

Маша начала икать, захлебываясь плачем. Несмотря на нервную обстановку, меня удивило поведение жены Олега. У той настоящая истерика. Слишком бурная реакция для постороннего человека.

— Но я ничего не могу, — испугался Комаров. — Ну, прыщи зеленкой помазать. Ей-богу! Честно!

Кузьма Сергеевич захрипел, я приросла ногами к полу. Никогда не видела, как умирает человек, но сейчас, кажется, Пряников нас покинет.

— Сделайте хоть что-нибудь! — закричал Бурундуков.

— Что? — шепотом спросил Комаров.

— Он практически не дышит, — прошелестел Миша, — в его легкие кислород не поступает.

— Мама! — зарыдала Аня. — Ой, мамочка! Кузенька!

— У вас есть водка? — крикнул Иван. — Желательно непочатая бутылка?

— С ума сошел? — спросила Олеся. — Нашел время!

Иван быстрым шагом двинулся на кухню и начал тщательно мыть руки, отдавая короткие приказы:

— Нужен нож, острый. И спиртное, не менее сорока градусов! Степанида, будешь мне помогать. Еще трубка.

— Зачем? — промямлила Белка.

— Необходима экстренная трахеотомия, — сказал Ваня. — Операция.

— Ты способен ее сделать? — не поверила я.

— Обрабатывай руки, — приказал Иван, — одному мне не справиться. Так. Отлично. Наливаем водку в кастрюльку, бросаем туда нож и две столовые ложки. Степанида, теперь плесни мне на пальцы спиртное. Где трубка?

Белка услужливо протянула пластиковую трубочку для коктейля.

— Не пойдет, — отверг предложенное Ваня, — в доме есть кружка Эсмарха?

— Все чашки на виду, — быстро сказала Олеся.

— Клизма, — уточнил Иван, — ее медицинское название кружка Эсмарха.

— В ванной висит, — крикнула Белка, убегая, — сейчас принесу.

Бабуля слетала за клизмой в рекордно короткий срок.

— Отрежем кусок резиновой трубки, — протянул Иван, — обдадим кипятком, сунем в водку. Так! Полотенца, чистые, и лейкопластырь в рулоне! Степа, бери кастрюлю, пошли к Кузьме, остальные вон из гостиной.

Присутствующие повиновались, только Аня бежала за нами и голосила:

— Я не уйду! Не оставлю любимого!

— Миша, Никита, уберите эту дуру! — гаркнул Иван и начал расстегивать рубашку на бизнесмене. — Степа, надеюсь, ты не упадешь в обморок.

— Постараюсь тебя не подвести, — дрожащим голосом пообещала я.

Люди, как мне страшно! Но альтернативы нет. Маша в истерике, Аня ничего не соображает, Белке нельзя волноваться, Геннадий Петрович деморализован, Юля предпочла убежать на кухню. Правда, есть еще Никита, Миша и Олеся с Катей, но Ваня по каким-то причинам выбрал в помощницы меня. Если я струшу, потом остаток жизни буду ощущать вину за смерть человека.

— Готова? — спросил Ваня.

Я кивнула.

— Сделаю разрез, а ты придерживай края раны при помощи ложек, — велел режиссер, — да не суповой частью, а той, за которую держат прибор. О’кей?

Я опять кивнула.

— Действовать надо быстро, на счет три, — объяснял Иван, — не тяни кожу сильно в стороны, не дави, просто придержи, чтобы края не соединились.

Ваня налил на шею Кузьмы Сергеевича водки, потом воткнул нож в кожу. Показалось что-то желтое, затем потекла кровь.

— Раз, два, три, — скомандовал парень.

Я, преодолевая ужас, живо всунула ложки в разрез и слегка отвела их друг от друга.

— Супер, — одобрил Ваня, орудуя лезвием. Теперь он резал какую-то серо-белую трубку, напоминающую по виду ребристый садовый шланг.

— Держи, — рявкнул режиссер, — не спи! Потом в обморок шлепнешься!

Я изо всей силы сжала ложки. Иван ловко впихнул в образовавшееся в «шланге» отверстие кусок резиновой трубки и сказал:

— Хорош.

Я вытащила ложки и замерла. Ваня, насвистывая себе под нос бравурный мотив, примотал трубку лейкопластырем, швырнул на пол окровавленные полотенца и сказал:

— Операционная медсестра свободна, благодарю за хорошую работу.

Я продолжала стоять, слушая, как в трубку со свистом входит воздух. Лицо Кузьмы Сергеевича мало-помалу теряло синеву. Иван взял мою правую руку, разжал сведенные судорогой пальцы, вынул ложку, затем проделал то же самое с левой и сочувственно спросил:

— Испугалась?

— Очень, — честно призналась я, — прямо очень-очень-очень.

Иван бросил ложки к окровавленным тряпкам и обнял меня:

— Ты молодец! Другая могла бы заистерить.

— А смысл? — спросила я, отчаянно пытаясь не заплакать. — Где ты научился таким штукам? Понимаешь, что ты реально спас Кузьму Сергеевича от смерти?

— В институте, — пояснил Иван, — я учусь в медицинском, на пятом курсе. Че, думала, я гоблин?

Пришлось признаться:

— Вроде того.

Ваня посмотрел мне в лицо. Я удивилась: у него оказались красивые, умные глаза.

— Пусть Олеся тут уберет. Но только после того, как мы с ребятами поднимем больного в номер. В вашей аптеке есть шприцы и антибиотики? Их всегда назначают после оперативного вмешательства, а я ставил трубку в полевых условиях, ни времени, ни возможностей на соблюдение стерильности не было. Очень надеюсь, что у него не разовьется воспаление. Еще больше надеюсь, что ураган наконец-то прекратится и Пряникова увезут в больницу.

— Он умрет? — завизжала незаметно прокравшаяся в гостиную Аня. — Кузенька! Что ты с ним сделал! Что?

— Ваня спас жизнь вашему мужу, — воскликнула я, — лучше скажите ему спасибо.

— Не зови беду, и та не придет, — поморщился Иван. — Пока Кузьма Сергеевич стабилен, хотя, не скрою, лучше бы ему попасть побыстрее в палату реанимации.

— У Степашки весной была ангина, — сообщила появившаяся Белка, — в аптечке остались одноразовые шприцы и какой-то… э… оксоци… ми… ни…

— Несите, — велел Ваня, — лучше то, что есть, чем вообще ничего. Антибиотик широкого спектра действия — хорошая вещь.

— Почему с ним это случилось? — тихо спросил Никита.

Иван сел в кресло.

— Я пока не получил диплом врача и не имею права ставить диагноз, но это может быть что угодно: пищевая аллергия, ларингит, стенозирующий ларинготрахеит, его в народе называют инфекционным или ложным крупом. Учитывая припухлость губ и век, можно предположить отек Квинке, это ангионевротический отек. Не исключена стенокардия, он был синюшный, может, у него ателектаз? Где у вас аптечка? Сам там пороюсь.

Я отвела Ваню в библиотеку.

— Странное место для лекарств, — удивился он, перебирая упаковки.

— Мы с бабулей мастера спорта по странностям, — улыбнулась я. — Нашел что-то подходящее?

— В принципе да, — кивнул Ваня и поднял голову. — Я тобой горжусь! Ты настоящий герой.

— Женщина-Бэтмен, — усмехнулась я.

— Нет, — серьезно сказал Ваня, — ты сумела победить свой страх, чтобы спасти почти незнакомого человека! За такое дают ордена.

— Главный герой дня — ты, — ответила я.

Сейчас режиссер уже не казался мне ни противным, ни уродливым, ни гадким. Я испытывала к Ване уважение и даже гордилась им.

Я не верю в приметы: сколько раз, торопясь на автобус, встречала в Караваевке теток с пустыми ведрами и ничего плохого со мной не случалось. А еще в селе живет местный священник, отец Иоанн, я атеистка, поэтому зову его Иван Федорович. Отцу Иоанну столько лет, сколько библейским патриархам, он был старым уже в годы моего детства. Так вот, увидев меня на велосипеде, батюшка моментально замирает и кричит: