Урожай ядовитых ягодок - Донцова Дарья

Дети дошкольного возраста, как правило, беспомощны. Их нужно одеть на прогулку, потом раздеть, кое-кто плохо ест самостоятельно, другие не умеют умываться… В группе тридцать малолеток, и на них приходится всего по одной няне и воспитательнице. А теперь посчитайте. Три десятка ребятишек, это значит, что только на одну прогулку следует одеть шестьдесят валенок и столько же рукавичек, тридцать шарфиков и шапочек, застегнуть сто восемьдесят пуговиц, натянуть рейтузики. Знаете, за что родители приплачивают няне? За то, чтобы последним одела и первым раздела карапуза. Меньше вспотеет и не заболеет.

Я же умела все делать сама, даже завязывать длинные тонкие коричневые шнурки аккуратным бантиком. У Раисы были простые методы воспитания: не умеешь сама есть ложкой, сиди голодной, не в состоянии нацепить ботинки, топай босиком.

Иногда я прибегала домой и тряслась под запертой дверью, мачеха могла задержаться на работе, не волнуясь о падчерице. Окоченев окончательно, я вытаскивала из сумки вещи и принималась утепляться. Колготки надевала, стоя прямо босиком на грязных ступеньках. И вот удивительное дело. Присмотренные дети из благополучных семей, приходившие и уходившие из садика вместе с мамами или бабушками, которые тщательно укутывали своих чадушек, все время болели, постоянно кашляли и температурили. Я же могла пробегать всю прогулку по лужам и потом топать домой без колготок – простуды и разнообразные детские болячки обходили меня стороной.

Способность стойко сопротивляться инфекциям сохранилась у меня и во взрослом возрасте. Не помню, когда в последний раз укладывалась в кровать с простудой, и вот, пожалуйста. Ухитрилась подцепить заразу в самый ненужный момент.

– Ты почему дома? – разозлилась я на Ленинида.

– Так суббота же, – попятился папенька.

Я села на кровати и попыталась кое-как собрать расползающиеся мозги в кучу. Как суббота? В четверг я ходила к неприступной бабушке Клавдии Васильевне, потом попала под ливень и заработала температуру.

– Сейчас пятница!

– Суббота.

– Пятница!

– Ну ё-мое, вечно на своем настаиваешь, – возмутился папенька, – накось, глянь.

И он сунул мне под нос газету «Московский комсомолец». Я уставилась на первую страницу. Суббота!

– А куда подевалась пятница?

– Ты ее проспала.

– Как это?

– В четверг задрыхла и только что проснулась.

Я безмерно удивилась.

– Ну надо же!

Ленинид усмехнулся:

– Зато выздоровела, я тебя вылечил.

– Чем?

– Водки дал, с перцем и хреном.

Ага, теперь понятно, отчего голова раскалывается.

– Кто у нас дома? – пробормотала я, нашаривая тапки.

– До фига народу, но все свои.

– Кто? – поинтересовалась я, пытаясь удержаться на подламывающихся ногах.

– Тамарка с Никиткой, Светка, Туська, Колька, Владимир Николаевич, Криська, – начал методично перечислять папенька.

– А Семен с Олегом?

– На работе они.

Я побрела в ванную. Наши с Тамарой мужья очень хитрые. Им совершенно неохота «наслаждаться» семейным уютом, поэтому и майор, и издатель обязательно придумают для себя занятие в выходные. У Куприна, как правило, речь идет о поимке особо опасного государственного преступника, а у Сени возникают неразрешимые трения с типографией.

После того, как я подержала голову под ледяной водой, стало легче, умение соображать почти вернулось. Я включила фен и попыталась кое-как уложить стоящие дыбом пряди.

– Вилка! – заорали за спиной.

Руки разжались, гудящий фен шлепнулся в рукомойник. Я повернулась.

– Света, разве можно так визжать!

– Так шумит аппарат, думала, ты не услышишь, – оправдывалась первая маменька, – не переживай, ничего не сломалось и не разбилось! Мне с тобой поговорить надо.

– Здесь?

– А больше негде.

Это верно, хоть наша квартира и большая, но спрятаться в ней можно лишь в санузле. И то ненадолго. Несмотря на то, что у нас две ванные и два туалета, кто-нибудь обязательно станет ломиться туда, где вы пытаетесь обрести покой, с воплем:

– Эй, открывай скорей.

– Что случилось? – спросила я, садясь на биде.

Маменька смущенно закашлялась.

– Говори живо, – поторопила я.

– Хорошая ты, Вилка, – вздохнула Светка, – другая бы взашей нас вытолкала.

– Я хотела это сделать, да Томуська остановила.

– Тамара вообще святая, и Ленинид замечательный, я к вам привыкла.

– Мы к тебе тоже, – осторожно сказала я, не понимая, куда клонит тетка, – шьешь отлично, вон Кристина каждый день в новой юбке щеголяет.

– Мне предложение сделали, замуж зовут.

– Да ну? – фальшиво удивилась я. – И кто?

– А Николай и Владимир Николаевич, оба сразу, – улыбнулась Света, – только придется одного выбирать. Второй пусть Туське достается, она тоже ничего, не вредная.

– Кто же вам больше по сердцу?

Света тяжело вздохнула.

– Да никак не решим, оба хороши. Может, монетку бросить? Завтра хотим документы в загс нести.

– Так у тебя же паспорта нет, а справка об освобождении утеряна, – удивилась я, – о каком загсе может идти речь.

– Хорошая ты, Вилка, – не к месту сказала Света, – прямо не знаю, как и начать.

Помолчав минуту, она приоткрыла дверь и велела:

– Давай сюда.

В ванную тенью шмыгнула Туся.

– Так тебя полюбила, – мигом заявила она, – уж не серчай.

– Маменьки, – ехидно сказала я, – если боитесь, что рассержусь из-за того, что собрались замуж, то абсолютно зря… Дай вам бог счастья и удачи, только решите, наконец, кто чьим супругом станет, и дело с концом. Честно говоря, мне уже и не слишком интересно, кто из вас моя кровная родственница, воспринимаю обеих словно подруг.

Внезапно Туся зашмыгала носом.

– Мы тебе этого не забудем, считай нас тетками, завсегда поможем.

– Ладно, – прервала я поток благодарностей, – сегодня попробую попросить Олега, чтобы помог вам восстановить документы, и под венец.

Маменьки переглянулись, Светка пробурчала:

– Ну, давай.

– Почему я? – шарахнулась об умывальник Туся.

– Ладно…

Света вздохнула, так набирает в легкие воздух пловец, собирающийся нырнуть под воду, на секунду задержала дыхание, потом решительным жестом вытащила из кармана бордовую книжечку.

– На, смотри.

Ничего не понимая, я раскрыла паспорт и растерянно прочитала:

– «Федоськина Светлана Михайловна». Это кто?

– Я, – ответила первая маменька.

– На, – сунула мне в руки паспорт Туся.

– «Малофеева Валентина Николаевна». Ничего не понимаю.

– Мы не твои матери, – хором ответили бабы.

– А кто?

Света потерла ладонью лоб.

– Слушай. У нас с Валькой жизнь похожа, как у инкубаторских…

Из ее рта полился рассказ, я сидела на жестком биде, чувствуя себя в центре мексиканского сериала. От удивления даже голова перестала болеть.

Светлана и Туся, я стану звать Валентину так, потому что привыкла к этому имени, встретились в ночлежке, в одном из домов для бездомных бродяжек, который открыл сердобольный Лужков. Судьбы теток и впрямь оказались похожи. Светлана жила с мужем и его сыном от первого брака. Супруг умер, пасынок женился. Оборотистая невестка быстро забеременела и решила, что в одной комнате с младенцем ей будет тесно. Свету с жилплощади она выжила за полгода, применяя давно известные методы: подсыпала женщине стиральный порошок в суп, подкладывала в фарш пурген, запретила пользоваться ванной, туалетом, кухней. Пасынок был на стороне жены. Один раз распоясавшаяся баба толкнула Свету, и та ударилась об угол стола головой.

– Эх, жаль, не подохла, – заявила невестка, – ну ничего, авось в следующий раз получится.

Понимая, что вздорная баба ее просто убьет, Света испугалась и убежала. Какое-то время она жила по подругам, но вскоре ей начали намекать, что пора бы и честь знать. Наступала зима. Не было теплой одежды, обуви, а пенсия крошечная. Света опустилась, спала в подвалах, начала побираться. Пить не пила, у нее с юности стойкое отвращение к алкоголю. Затем ударили морозы, стало совсем плохо. Один раз «синяк», собиравший у метро бутылки, рассказал бедолаге о приюте для бомжей. Несчастная Светлана шла туда двое суток, потому что ни в метро, ни в автобус ее не пустили. В душе у нее не было даже надежды, скорей всего никакого приюта нет и придется замерзать на равнодушных московских улицах. Светлана настолько измучилась, что мысль о близкой кончине ее не пугала. Чему быть, того не миновать.

Но к огромному Светиному изумлению, по указанному адресу и впрямь действовала ночлежка, сотрудники которой отнеслись к ней приветливо. Выдали кусочек мыла, полотенце, отправили в душ, а потом снабдили чьей-то старой, но чистой одеждой. В приюте кормили, не шикарно, но сносно, а на ужин даже дали к каше банан. Когда же служащие узнали, что Света бывшая портниха, ей разрешили оставаться в ночлежке днем, посадили в маленьком закутке и велели шить обновки для начальства. Светлана не задумывалась о будущем, зиму бы пережить, и ладно.