Ночная жизнь моей свекрови - Донцова Дарья

И я ушел, понял, что Баринов помутился рассудком. Понимаете, я, врач, не замечал ранее при общении с другом ни малейших признаков проблем с психикой. Конечно, я не являюсь ни психологом, ни психиатром, но ведь обязан был увидеть хоть что-либо! Да, мы никогда не обсуждали смерть Киры, Златы и Насти. Ни разу о ней не вспомнили за семь лет. Да, я не приезжал после того ужасного июля в особняк друга, просто не мог. Я боролся один со стрессом и чувством вины. Да, да, да! Мы с Бариновым спрятали голову в песок, решили: если беда не вспоминается, ее и не существовало! Это трусость! И я, в конце концов, решился вскрыть нарыв, приехал к Якову, а он… Вы бы видели, во что превратился его коттедж! Окна заделаны ставнями, заперты наглухо! Через каждую пару метров камеры! В комнате, в коридоре! Я, как вошел, попятился, прямо мне в лицо объектив уставился, а Яша говорит:

«Не волнуйся, я включаю аппаратуру, только когда уезжаю на службу, в моем присутствии она не работает. И чего ты испугался? Это просто видеозапись, я боюсь, что в дом влезут грабители и испугают Злату с Настей. Время сейчас стремное».

– Немедленно говорите адрес! – приказал Макс.

– И где Марфа Матвеевна? – догадалась спросить я. – Что поделывает Яков Сергеевич?

– Не знаю, – растерялся Антон Борисович, – думаю, Баринов в клинике, а Марфа где-то по делам носится, она передо мной не отчитывается.

– Вы же живете вместе, – удивилась я.

Ремчук кивнул:

– Да. Через год после смерти Киры, где-то в августе, Марфа приехала ко мне, не помню уж по какой причине, и осталась. Но это не значит, что я слежу за всеми ее перемещениями! Марфа Матвеевна иногда ночует на своей квартире, мы можем по три-четыре дня быть врозь. У нас не брак, а дружеское партнерство.

Макс распахнул дверь в кабинет и велел парням, скучавшим в коридоре:

– Действуем по плану. Лампа, за мной.

Якова Сергеевича арестовали в тот момент, когда он спокойно заполнял чью-то историю болезни. В отличие от Ремчука, который начал каяться, едва мы вошли в его кабинет, кардиолог продемонстрировал полнейшее недоумение. Правда, он согласился поехать с нами в офис, но, сидя в машине, сказал:

– Надеюсь, вы меня надолго не задержите, дома жена и дочь, они будут волноваться.

Я от такого заявления потеряла дар речи, Макс промолчал. Несколько часов с Бариновым беседовали разные люди. Сначала мы с Максом, потом подключился Леня Мартынов, следом профессиональный психолог Ира Ласкина.

Пока мы пытались вытащить из Якова Сергеевича правдивую информацию, в больницу из дома Баринова доставили Ерофееву и Галю Вербову. Лариса находилась в полунаркотическом состоянии, а девочка вела себя крайне неадекватно. Увидав бойцов в форме, она забилась в истерике, кричала, что не хочет покидать родной дом, звала на помощь папу. Когда в палату примчались ее бабушка и дедушка, Галя их не узнала, сопротивлялась объятиям родных, рыдающих от счастья, потом начала драться.

Марфу Матвеевну арестовали в салоне. В отличие от мужчин, Лизорук тут же заявила: «Без адвоката не скажу ни слова». И замолчала.

В четверг утром мы имели странный расклад. Антон Борисович плакал, в подробностях живописал смерть своей жены и родных Баринова, но категорически отрицал свое участие в похищениях. Марфа Матвеевна общалась только с адвокатом. На все попытки Леонида разговорить Лизорук юрист восклицал: «Моя клиентка не имеет информации по данному вопросу».

Спасенная Галя абсолютно не радовалась освобождению и просилась к отцу. Яков Сергеевич очень волновался за жену и дочь, умолял устроить с ними свидание и изображал недоумение. «Злата умерла? Настя тоже? Господи! Вы говорите невероятные вещи! Они живы и ждут меня дома».

Тем временем на участке Баринова были обнаружены могилы Златы, Насти, Киры и трех девочек. Ванду Плес и Ваню Реутову опознали по зубным картам. Таню Косых мать-алкоголичка по врачам не водила, поэтому формально одно тело осталось без имени. Но я не сомневалась, что это труп Тани Косых.

В пятницу утром психолог Ирина Ласкина сказала нам:

– Баринов не врет. Он на самом деле считает, что жена и дочь живы.

– Это невозможно, – отрезал Макс, – я абсолютно верю Антону, который рассказывал, как они с лучшим другом хоронили покойниц и сколько усилий предприняли, чтобы спасти Настю.

– Хотите убедиться в моей правоте? Разрешите Якову встретиться с Галей! – попросила Ласкина.

– Отличная идея! – обрадовался Леонид. – Пусть доктор гениальный актер, но девочка не станет притворяться. Врачи говорят, что она успокоилась. Надеюсь, Вербова опознает похитителя.

Специалисты дали разрешение на приезд школьницы в наш офис. Галя выглядела слегка испуганной, ее сопровождали врач и психолог, но на меня она произвела нормальное впечатление. Даже взрослый человек испытает в такой ситуации страх, чего же хотеть от маленькой девочки.

– Ничего не бойся, – сказал Леня, – сейчас сюда войдет мужчина. Он не сделает тебе ничего плохого, ты не одна. В комнате будем я, доктор и Евлампия Андреевна. Просто посмотри на дядю. Хорошо?

– Да, – кивнула Галя, – а потом меня отвезут домой?

Мартынов предпочел не отвечать на этот вопрос. Он нажал на кнопку звонка, в допросную ввели Якова.

– Папочка! – закричала Галя и бросилась к врачу. – Ой! Папусенька! Забери меня отсюда! Скорей!

Баринов обнял ребенка:

– Настенька! Солнышко! Конечно! Мы скоро уедем! Произошло недоразумение.

– Они меня называют Галей, – пожаловалась Вербова, – не верят, что я Настя! И каких-то стариков привели! Врут, что они мои бабка с дедом! Папочка! Любимый!

Девочка заплакала, на глазах Баринова заблестели слезы, психолог встала:

– Думаю, на сегодня хватит.

Якова увели, Гале сделали укол и увезли в клинику, мы остались с Ласкиной.

– Это как объяснить? – ошалело спросил Мартынов.

Ирина положила руки на стол:

– Подобные случаи описаны в учебниках по психологии. Иногда человек испытывает такой тяжелый стресс, что у него остается лишь два пути. Либо умереть, либо убедить себя, что ничего не случилось. Очень часто те, кто потерял любимого родственника, пытаются справиться с горем, повторяя: «Он жив, всего лишь уехал в командировку надолго!»

– Точно, – кивнула я, – когда мой отец умер, я сама произносила: «Папочка отправился на испытания, на полигон, он не скоро вернется».

Ира побарабанила пальцами по столешнице.

– Жертвы насилия часто вытесняют из памяти случившееся, забывают день, когда на них напали. Человеческий мозг делает все необходимое, чтобы спастись. Если потрясение слишком велико, его надо стереть или переиграть ситуацию. Яков Сергеевич верит: Настя и Злата живы. Галя убеждена: Баринов ее отец.

В обед того же дня адвокат Лизорук неожиданно сказал:

– Марфа Матвеевна готова все объяснить.

– Очень вовремя, – фыркнул Макс, – вам уже сообщили, что Лариса Ерофеева пришла в себя и рассказала, как ее похитили? Мы немного ошиблись, считали, что репетитору предложил работу в «Больнице» Ремчук. Ерофеева, рассказывая парикмахерше Даше о своей удаче, наверное, боялась, что кто-нибудь перехватит ее место, но Ларисе очень хотелось поделиться радостью. Вот она и говорила: «Человек подошел, человек сказал». А раз употреблялось слово «человек», то я и решила: это мужчина. Но сейчас мы знаем: место ей пообещала Марфа Матвеевна. Она же поздно вечером десятого июля столкнулась «случайно» с Ларисой на Кутузовском проспекте и предложила довезти ее до метро. Последнее, что помнит преподаватель, это странный запах, который ударил ей в нос, когда она села в джип. Очнулась Лариса в чужой комнате, там сидел мужчина, он называл Ерофееву Златой, сокрушался, что та приболела. Рядом находилась Марфа, она орудовала капельницей и повторяла: «Златочка, дорогая, сейчас тебе станет лучше. У тебя передоз «Стрика», но мы уже справились».

Ерофеева не могла сказать ни слова, она будто спала наяву. Ее не обижали, кормили-поили, Яков был очень заботлив, через некоторое время Лариса стала сомневаться: может, она и впрямь Злата? Но сейчас Ерофеева в полном порядке, а вам не удастся вытащить свою клиентку Лизорук из этой истории. Мы знаем, что она проделывала.

– Марфа Матвеевна готова рассказать все, – сухо повторил юрист.

– Лучше поздно, чем никогда, – буркнул Леонид, – пусть говорит, мы выслушаем и запишем.

Лизорук сменила глухое молчание на полнейшую откровенность:

– Всю жизнь я люблю Якова Сергеевича и не смогла бросить его в тяжелой ситуации.

Антон, вернувшись в Москву после курса лечения на Кипре, оголтело бросился работать. Ремчук глушил себя делами так, как алкоголики водкой. Он спрессовал дни, не оставляя даже свободной минуты, чтобы не иметь возможности думать о Кире. Марфа понимала состояние Антона и изо всех сил помогала приятелю: интервью, участие в шоу, походы по тусовкам – все это Ремчук имел в изобилии. На ночь он пил сильное снотворное, валился в кровать, а утром карусель начиналась заново. А вот Яков Сергеевич вроде оправился. Во всяком случае, после поездки на Кипр он пару месяцев казался нормальным, и Марфа даже успокоилась. В конце июня Баринов не вышел на работу. Лизорук помчалась к нему домой и нашла Якова Сергеевича в глубочайшей депрессии. Он говорил о самоубийстве, плакал, рвался куда-то поехать. Лизорук сделала другу успокаивающий укол, просидела с ним сутки, а потом услышала от очнувшегося Якова: «Что, Злата уже уехала на фитнес? Который час? Настю отправили в школу?»