Моя шоколадная беби - Степнова Ольга

– Кто он?!! – заорал Сытов, в два прыжка очутился в спальне и затряс за плечи свою жену. – Кто?! Ты с ним спишь?!

– Ты спятил, Кит! – Лика вывернулась из его рук и плюхнулась на кровать. На ней были голубенькие брючки и шлёпки на шпильке, выполнявшие роль тапочек. – Я с ним не сплю, не ем, и даже не пью. Я его даже практически не вижу. Но вполне могу попросить об одной услуге. Кажется, тебе нужно завязывать с диетой, а то с мозгами у тебя стало не очень…

– А у тебя очень!

– Тебе нужно лопать побольше жиров и углеводов, Кит. Будешь толстым, добрым и умным.

Сытов промолчал. Наверное, он и впрямь выглядит дураком, но он очень привык за последнюю неделю идти на поводу у своих импульсов и говорить то, что первым приходит на ум.

– Сиди дома, я позвоню в течение дня. – Лика натянула голубой пиджачок, потрясающе выгодно подчёркивающий фигуру, и пошла в коридор.

– Кит! – крикнула она от двери.

– Что?

– Говорят, эта негритянка очень красивая!

– Это правда!

– Кит!

– Ну что?

– А когда ты спасёшь её, и она с благодарностью простит тебе всё, что между вами когда-то произошло, ты… уйдёшь от меня?

– Не знаю.

А он и правда не знал, что сделает, если Катька простит его.

Сытов закрыл глаза и представил себе её новую: дерзкую, взрослую и потрясающе красивую – в красном платье, на красном «Мустанге».

Наверное, на животе у неё шрам.

Наверное, она стала жёстче, умнее, циничнее.

Он примет её любую.

Что-то там Март говорил, что она любит обрабатывать богатеньких старичков. Эх, если бы Март только знал, что Катька имеет на это право! И это право – добиваться любыми путями своей выгоды, любой ценой выживать, – дал ей он, Сытов, когда бросил умирать на сухой осенней траве.

Нет, конечно, он знал, как поведёт себя, если Катька его простит. Он бросит свою жизнь к её тёмным ногам, и пусть она распоряжается ей как хочет. Лике придётся с этим смириться.

Сытов не заметил, как заснул. Всё-таки, он совершенно не умел находиться в отпуске.

Его разбудил телефонный звонок. Он проснулся и с ужасом понял, что уже вечер.

– Лика! – заорал он, но Лика не отзывалась.

Телефон назойливо пиликал.

– Алло! – крикнул он в трубку.

– Кит! Ты что там, с беговой дорожки не слезаешь? – удивилась Лика его сбившемуся дыханию.

– Я спал. Ты меня разбудила.

– Я всё узнала, Кит!

– Что?

– Про этого твоего Робинзона!

– Говори!

– Только один человек может носить такую кличку – Алексей Викторович Антонов. В криминальном мире он хорошо известен как волк-одиночка, потому и получил такое прозвище – Робинзон. Одно время он занимался тем, что ездил по городам, открывал фирмы-однодневки и собирал с населения взносы под якобы строящиеся квартиры. В последний момент он исчезал вместе с деньгами. Естественно, он бегал, менял адреса, паспорта, имена, но пару раз всё же попался на своих афёрах и сидел, но недолго, выходил по амнистии. Сейчас он осел в Москве, чем живёт, неизвестно, где – тоже неизвестно, но иногда появляется в клубе «Графские развалины», играет в рулетку. У него действительно татуировка на среднем пальце, у него действительно очень неприметная, незапоминающаяся внешность!

И тут Сытова словно кувалдой по голове огрели.

Или это называется правильным словом – «озарение»? Он подскочил с кровати, головой влетел в абажур торшера, и, потеряв равновесие, рухнул опять на кровать в оранжевом, тканевом колпаке. Он взвыл от собственной тупости, тупости, тупости!

– Кит, что за шум? – заорала трубка Ликиным голосом. – Эй!

Сытов снял с головы абажур, пристроил его на торшер и треснул себя кулаком по голове.

– Эй, Кит! Я тебе помогла? Это стоило мне двух годовых абонементов в мои салоны! Ещё немножко таких расследований, и я разорюсь!

– Идиот! – сам себе сказал Сытов.

Он жил этим столько лет, он столько раз прокручивал ситуацию, поломавшую его жизнь чувством вины, и вдруг, когда услышал слова, рефреном звучавшие в его голове годами – забыл их!

«А никакой! – сказала тринадцать лет назад в Волынчиково Попелыха, когда он решил расспросить её про родственника, приезжавшего к бабе Шуре. – Никакой! Говнистый такой, щурится только всё время».

«Да, приходил мужик, лет тридцать пять, – сказала тогда продавщица в сельском магазине, – невзрачный такой, и татуировка у него на пальце была, распятие вроде…»

«Среднестатистический, – сказала девка в общаге, описывая этого Робинзона. – Внешне – говно, а не мужик. Подслеповатенький, щурится всегда. Татуировка у него на среднем пальце – крест!»