Большой ментовский переполох - Серегин Михаил Георгиевич

– Каким образом они издевались? – осведомился Василий Наумович.

– Они поили его страшными таблетками, от которых мой котик чуть не умер, – зловещим шепотом сообщила Домна Мартеновна. – У него случилась страшная диарея, а все из-за того, что он нечаянно скушал маленькую сережку.

– Вот оно что, – наконец понял Стеблов. – Так вот что я вам скажу, уважаемая, э-э...

– Домна Мартеновна, – подсказала Залипхина. – Можно просто Мона.

– Хм, лучше по имени и отчеству, – решил полковник. – В общем, Домна Мартеновна, ваш кот сам виноват в том, что нам пришлось применить по отношению к нему столь неприятные меры.

– Как виноват?! – возмутилась Залипхина.

– Он съел улику.

– Но он не знал, что это улика.

– Ха, а вы думаете, теперь он знает? – усмехнулся Василий Наумович.

– Он знает и понимает все, – сделала надменное лицо Домна Мартеновна. – Правда, Мессир?

– Мур-р, – сказал кот, соглашаясь, и поудобнее устроился на руках хозяйки.

– В любом случае ваши претензии к нам не обоснованы. Наши работники дали вашему коту слабительное, чтобы извлечь из него съеденную улику, но это делалось в интересах следствия. А все, что делается в интересах следствия, охраняется законом, – терпеливо объяснял Василий Наумович.

– Ах, так, – гордо задрав подбородок, вскочила с места Домна Мартеновна. – Тогда я буду заниматься самосудом.

– Вы что, меня казните?

– Нет, я отомщу тем, по чьей вине я и мой котик попали в руки ваших мужланов, – пригрозила Залипхина.

– Мстите кому хотите, только сюда больше не приходите, – произнес Стеблов.

– Хам, – бросила Домна Мартеновна.

– Будете обзываться, привлеку к ответственности за оскорбление, – отпарировал Василий Наумович.

Домна Мартеновна поняла, что в этом здании она навсегда останется униженной, оскорбленной и непонятой, а потому лучше всего будет уйти, сохраняя остатки собственного достоинства. Так она и сделала. Напялив на уши своего кота вязаный капюшон, фыркнула и вышла из кабинета.

– Ну и дура, – бросил Стеблов, едва за Залипхиной закрылась дверь.

Через секунду дверь снова начала открываться. Стеблов подумал, что это вернулась Домна Мартеновна, и, уже не сдерживаясь, заорал:

– Вон отсюда! Иначе привлеку за хулиганство!

– За что вы меня привлечете? – входя в кабинет, удивился Чаелюбов.

– А-а, это ты. Извини, я не тебе, – смутился полковник. – Просто эта дамочка с котом меня совсем замучила. А тебе что нужно?

– Сейчас, Василий Наумович, я вам такое скажу, от чего вы забудете и про котов, и про дамочек, и вообще про все, – загадочно проговорил капитан.

– Ну-ка, ну-ка, – подался вперед Стеблов.

Чаелюбов уселся напротив начальника и сунул ему в руки несколько листов бумаги.

– Что это? – спросил полковник.

– Результаты осмотра машины, на которой были грабители, – пояснил капитан.

Стеблов долго и внимательно вчитывался в составленный отчет, и по мере чтения выражение его лица менялось от сосредоточенно-хмурого до удивленного.

– Ну как вам? – спросил Чаелюбов, когда полковник закончил изучать бумаги.

– Уму непостижимо, – только и смог ответить Василий Наумович.

– Вот и у меня такая же реакция.

– Но как в машине могли оказаться отпечатки пальцев человека, убитого за два дня до ограбления? – ошеломленно произнес полковник.

– На этот счет у меня только две версии, – заявил Чаелюбов. – Или грабители являются и убийцами Мартышкина и использовали его руки для того, чтобы ввести нас в заблуждение, или...

– Или Мартышкин жив и ограбил банк, – осенило Василия Наумовича.

– Вот именно, – подтвердил капитан. – Причем в ограблении, судя по шарфу, парику и сережке, участвовала женщина, и я думаю, что это была жена Мартышкина, ведь, как мы выяснили, она работает на мясокомбинате Людоедова.

– Так чего же ты сидишь, Костя, – вскочил с места Стеблов, а Чаелюбова очень удивило, что начальник впервые назвал его по имени. – Бери ребят и иди к этой Мартышкиной.

– Есть, – поднявшись, отчеканил капитан и вышел из кабинета.

* * *

Домна Мартеновна вряд ли смогла бы описать словами те чувства, которые испытывала, покидая отделение милиции. Она была возмущена, зла, обижена, больше всего ей хотелось возмездия за свое унижение и особенно за унижение Мессира.

– Ничего, мой сладкий, – приговаривала она, поглаживая так и не слезающего с ее рук кота. – Мамочка не оставит тебя в обиде, мамочка за тебя отомстит.