Безжалостный Орфей - Чиж Антон

В салоне было тесно и душно, но такая атмосфера была на руку. Ванзаров терпеливо ожидал, когда напряжение дойдет до нужного градуса. Господа не знали, как себя вести, осторожно переглядывались. Но рта не раскрывали. Тишина стояла такая, что было слышно, как Лебедев фырчит в кладовке. Напряжение, страх, непонимание и презрение, у каждого свое, нарастали мыльной пеной. И вот-вот готовы взорваться скандалом.

— Я пригласил вас, господа, — неожиданно резко сказал Родион, — чтобы сообщить пренеприятнейшее известие: убийца совсем рядом.

Вторая попытка потерпела фиаско. Господа не смогли оценить тонкость шутки. Слишком волновались. Только подозрительно косились на соседа. Придется оставить классику в покое. Своими словами…

— Всех нас интересует вопрос: кто перебил ваших любовниц, как кур в курятнике, — сказал Родион и пожалел. Заготовленная фраза прозвучала не к месту. Вызывающей и оскорбительной. Он справился со смущением и продолжил: — Самый простой вариант: вы так устали от двойной жизни и капризов барышень, что решили от них избавиться. Что мешает так думать? Во-первых, способ убийства. Он слишком изощренный. У него нет очевидного логического объяснения. А это значит, что искать надо где-то в другом месте.

— Так мы можем идти? — робко спросил Основин.

— Разве вам не интересно узнать, кто убийца? Начнем с вас, Иван Васильевич.

— Ой, не надо… — прошептал Основин.

— У госпожи Саблиной какие волосы?

— Вьющиеся… Кудряшки такие милые, черненькие, — ответил инспектор.

— Признателен… Что у вас, Петр Афонович?

Милягин растерянно оглянулся:

— Так ведь эти… локоны, завивались от природы… — ответил он.

— А у Юлички они большими кольцами падали, — вставил банкир Дудников.

— Это важное замечание, — согласился Родион. — Теперь вопрос к вам, господин Монфлери…

— Ко мне не может быть вопросов, после того, что вы устроили у… известной вам дамы! — Огюст жег язвительностью.

Родион не задымился и даже не извинился.

— Вопрос к вам, — повторил он. — Для чего вон те щипцы с длинными концами?

— О мой бог! Завивать локоны, для чего же еще!

— Нагреваете их на спиртовке, не так ли?

— Будет этому конец или нет! — Огюст возвел очи к небу, словно ища поддержки у Наполеона, который взирал на потомка своего солдата с небес. Император помалкивал. Как видно, не хотел в другой раз связываться с русским медведем. Ну пусть не медведем, но медвежонком — точно.

— Этими щипцами можно не только завивать, но и распрямлять волосы?

— Это варварский способ! Искусство Монфлери никогда не будет опозорено им! — воскликнул Огюст. — Это жалкий удел господ от дамских причесок!

— Благодарю за урок. Теперь главный вопрос. Господин полковник, в утро вашего отъезда присылали Зинаиде Лукиной букет цветов?

— Конечно… Иногда… Зиночка любила, чтоб… — Милягин никак не мог поймать слова. — Ей ни в чем не отказывал. Но зачем же цветы перед дорогой?

— Вполне логично, — согласился Родион. — Букет с собой не возьмешь, а оставить такую красоту жалко. С вами, господин Дудников, этот вопрос мы прояснили. Осталось, Иван Васильевич, у вас узнать. Вечером пятого февраля, насколько помню, собирались с Марией Саблиной в загородный ресторан. А утром — букет?

— Не было такого, — твердо ответил Основин. — В другие дни довольно часто, но в тот не было особого повода. И так вся в подарках. Девать некуда. Простите…

— Что и следовало ожидать. — Ванзаров заметно оживился. — Осталось совсем немного, выяснить, кто убийца.

Звякнул колокольчик. Холод занес в душный салон свежего гостя. Господин невысокого роста в тонком пальто и лакированных ботинках держал на весу куль белой бумаги. Родион даже не обернулся.

— Добрый день, господа. Букет от «Ремпен и сыновья», кому вручить?

Мужчины переглядывались в некотором смущении. Огюст заволновался. Ему показалось, что кто-то из почитателей решил просто так, от чистого сердца, порадовать мастера. Как бы это было сейчас кстати! Чтобы показать этому наглецу, как ценят и обожают Монфлери. Гордость куафера не позволяла принять безымянный подарок.

— Господин Казаров… — громко сказал Родион.

Иван вздрогнул и оглянулся. Лицо его просвечивало землистым оттенком, словно не спал которые сутки. Глаза ввалились. В них мерцал нездоровый блеск.

— Ах, это вы… — сказал он растерянно и переложил букет, словно щит. — Что вам угодно?