Азазель - Акунин Борис

Свернув в Камергерский, студент насвистывать перестал и зашагал так резво, что Эраст Петрович был вынужден поотстать — иначе больно уж подозрительно бы выглядело. К счастью, не доходя модного дамского салона Дарзанса, «объект» замедлил шаг, а вскоре и вовсе остановился. Фандорин перешел на противоположную сторону и занял пост возле булочной, благоухающей ароматами свежей сдобы.

Минут пятнадцать, а то и двадцать Ахтырцев, проявляя все более заметную нервозность, прохаживался у фигурных дубовых дверей, куда то и дело входили деловитые дамы и откуда рассыльные выносили нарядные свертки и коробки. Вдоль тротуара ждало несколько экипажей, некоторые даже с гербами на лакированных дверцах. В семнадцать минут третьего (Эраст Петрович заметил по витринным часам) студент встрепенулся и кинулся к вышедшей из магазина стройной даме в вуалетке. Снял фуражку, стал что-то говорить, размахивая руками. Фандорин со скучающим видом пересек мостовую — мало ли, может, ему тоже угодно к Дарзансу заглянуть.

— Нынче мне не до вас, — услышал он звонкий голос дамы, одетой по самой последней парижской моде, в лиловое муаровое платье с шлейфом. — После. В восьмом часу приезжайте, как обычно, там все и решится.

Не глядя более на возбужденного Ахтырцева, она направилась к двухместному фаэтону с открытым верхом.

— Но Амалия! Амалия Казимировна, позвольте! — крикнул ей вслед студент. — Я в некотором роде рассчитывал на приватное объяснение!

— После, после! — бросила дама. — Нынче я спешу!

Легкий ветерок приподнял с ее лица невесомую вуалетку, и Эраст Петрович остолбенел. Эти ночные с поволокой глаза, этот египетский овал, этот капризный изгиб губ он уже видел, а такое лицо, раз взглянув, не забудешь никогда. Вот она, таинственная А.Б., что не велела несчастному Кокорину отрекаться от любви! Дело, кажется, принимало совсем иной смысл и колер.

Ахтырцев потерянно застыл на тротуаре, некрасиво вжав голову в плечи (сутулый, определенно сутулый, убедился Эраст Петрович), а тем временем фаэтон неспешно увозил египетскую царицу в сторону Петровки. Нужно было что-то решать, и Фандорин, рассудив, что студент теперь все равно никуда не денется, махнул на него рукой — побежал вперед, к углу Большой Дмитровки, где выстроился ряд извозчичьих пролеток.

— Полиция, — шепнул он сонному ваньке в картузе и ватном кафтане. — Быстро вон за тем экипажем! Шевелись же! Да не трясись, получишь сполна.

Ванька приосанился, с преувеличенным усердием поддел рукава, тряхнул вожжами, да еще и гаркнул, и чубарая лошадка звонко зацокала копытами по булыжной мостовой.

На углу Рождественки поперек улицы влез ломовик, груженый досками, да так и перегородил всю проезжую часть. Эраст Петрович в крайнем волнении вскочил и даже приподнялся на цыпочки, глядя вслед успевшему проскочить фаэтону. Хорошо хоть, сумел разглядеть, как тот поворачивает на Большую Лубянку.

Ничего, Бог милостив, нагнали фаэтон у самой Сретенки, и вовремя — тот нырнул в узкий горбатый переулок. Колеса запрыгали по ухабам. Фандорин увидел, что фаэтон останавливается, и ткнул извозчика в спину — мол, кати дальше, не выдавай. Сам нарочно отвернулся в сторону, но краешком глаза видел, как у опрятного каменного особнячка лиловую даму, кланяясь, встречает какой-то ливрейный немалого роста. За первым же углом Эраст Петрович отпустил извозчика и медленно, как бы прогуливаясь, зашагал в обратном направлении. Вот и особнячок — теперь можно было разглядеть его как следует: мезонин с зеленой крышей, на окнах гардины, парадное крыльцо с козырьком. Медной таблички на двери что-то не видно.

Зато на лавке у стены сидел-скучал дворник в фартуке и мятом картузе. К нему Эраст Петрович и направился.

— А скажи-ка, братец, — начал он сходу, извлекая из кармана казенный двугривенный. — Чей это дом?

— Известно чей, — туманно ответил дворник, с интересом следя за пальцами Фандорина.

— Держи вот. Что за дама давеча приехала?

Приняв монету, дворник степенно ответил:

— Дом генеральши Масловой, только они тут не проживают, в наем сдают. А приехала квартирантка, госпожа Бежецкая, Амалия Казимировна.

— Кто такая? — насел Эраст Петрович. — Давно ли живет? Много ли народу бывает?

Дворник смотрел на него молча, пожевывая губами. В мозгу у него происходила какая-то непонятная работа.

— Ты вот что, барин, — сказал он, поднимаясь, и внезапно цепко взял Фандорина за рукав. — Ты погоди-ка.