Тайна Розенкрейцеров - Гладкий Виталий Дмитриевич

– До вечера, – продолжил он, – нужно хорошо выспаться и протрезветь.

– Классная мобилка… – сказал Збышек

Не отрываясь, он смотрел на переговорное устройство.

– Где взял? – спросил Збышек с интересом.

До этого момента никто из будущих подельников Стаха не знал, что у него есть средство для общения с работодателем на расстоянии. Теперь уже не было смысла таиться и осторожничать – они шли на дело, где связь могла понадобиться в любой момент.

– Купил, – недовольно буркнул Коповский. – Пусть тебя это не волнует. Наденьте спортивные костюмы и кроссовки. И чтобы в карманах не было никаких бумаг, а тем более – документов.

– Учи отца щи хлебать, – снисходительно сказал Збышек. – Не беспокойся, все будет в ажуре. Где и когда сбор?

Понизив голос до шепота, Стах объяснил. Анджей и Збышек, допив свои бокалы, ушли, предоставив своему главарю рассчитаться с Жулинским за весь стол. Такого уговора не было, но Стах промолчал. Ему было не с руки ссориться со своими дружками перед серьезным делом. А что оно будет именно таковым, Коповский уже не сомневался…

Дождавшись, пока приятели скроются за строениями, Жулинский быстро разогнал остальных выпивох и закрыл окошко будки, повесив табличку с надписью «Буду через час». Затем он достал спрятанный за ящиками переносной магнитофон, перемотал запись и включил воспроизведение.

"… Так работать я готов всю оставшуюся жизнь, – раздался голос Анджея. – Клиент платит, правда, пока непонятно за что, но какая нам разница? Солдат спит, а служба идет…"

Дослушав разговор приятелей до конца, Жулинский выключил магнитофон и от волнения отхлебнул прямо из горлышка добрый глоток сливовицы домашнего приготовления. Он давно следил за Стахом и его дружками. И вовсе не по своей воле. Его заставил это делать участковый Червиньский, еще та бестия. Он был из местных и знал подноготную каждого жителя поселка.

Конечно, по-доброму Жулинский никогда не стал бы стукачом. Он этого не делал даже в годы культа личности, так как тогда полякам нужно было вести себя тише воды и ниже травы, чтобы о них пореже вспоминали. А сексот уже был засвечен самим своим существованием и нередко возглавлял колонну тех, на кого писал доносы в НКВД, когда врагов народа отправляли в сибирские и колымские лагеря. Верно говорит народная мудрость: доносчику – первый кнут.

Червиньский поймал его на торговле самогоном, что считалось незаконным вдвойне, так как старый пройдоха не имел лицензии на торговлю спиртным. А это была очень доходная статья семейного бюджета Жулинских при новой демократии.

Самогон у него был разных сортов, крепости и качества. Для пьянчуг, которым было все равно, что пить, лишь бы подешевле, Жулинский наливал неочищенный «вырвиглаз» из сырой сахарной свеклы; для клиентов посолидней шел в ход забористый «самардык» из сахара или патоки, обработанный марганцовкой и древесным углем, иногда настоянный на дубовой коре и чае; а для тех, кто понимал толк в спиртном и кто был уважаемым в поселке человеком, он держал сливовицу, очищенную по высшему разряду.

Поставленный Червиньским перед выбором «быть или не быть» – закрыть свое доходное место или стучать на клиентов – Жулинский сдался на милость хитроумного мента. И с той поры участковый получал местные новости, что называется, с пылу, с жару, и имел возможность упреждать преступления поселкового масштаба или брать преступивших закон еще тепленькими. Для большей эффективности своих трудов на поприще доносительства Жулинский оборудовал все столы микрофонами и мог подключать их на выбор. Сегодня он настроился на компанию Стаха, за которой Червиньский просил приглядывать повнимательней.

Похоже, мент оказался прав, с тревогой думал Жулинский. Стаха и его дружков наняли для какого-то серьезного, возможно, кровавого дела. Это несомненно.

«Нужно срочно сообщить Червиньскому! – решил Жулинский после нескольких глотков сливовицы. – Пусть разбирается, ему и карты в руки. Гляди, спасет чьи-то жизни, а парней от кутузки. Конечно, по Збышеку давно тюрьма плачет, Стах уже там был, а вот Анджея жалко. Он неплохой хлоп…»

Приняв такое решение, он поднялся, обернулся к входной двери – и застыл, как вкопанный. Там стоял неизвестный ему человек в темной одежде и сверлил его страшными черными глазами. Жулинский мог поклясться, что закрывал дверь на ключ, и все равно незнакомец как-то сумел зайти внутрь ларька.