Любовник смерти - Акунин Борис

По дороге меж ними вышел спор про то, какая она, — Смерть, — хорошая или плохая.

Эраст Петрович говорил, плохая.

— Судя по тому, что вы мне рассказали, Скориков, эта женщина упивается своей способностью м-манипулировать людьми, да не просто людьми, а самыми жестокими, безжалостными преступниками. Она осведомлена об их злодействах, безбедно существует на награбленные деньги, однако сама вроде как ни в чем не повинна. Мне знакома эта порода, она встречается во всех странах и во всех слоях общества. Так называемые инфернальные женщины абсолютно безнравственны, они играют человеческими жизнями и судьбами, только эта игра и приносит им удовлетворение. Неужто вы не видите, что она и с вами поиграла, как к-кошка с мышкой?

И так он сердито это говорил, на себя совсем непохоже, будто от тех инфернальных женщин ужасно настрадался, прямо всю жизнь они ему перепахали.

Только Смерть никакая не инфернальная и не безнравственная, а несчастная. Ничего она не упивается, а просто потеряла себя, найти не может. Так Сенька ему и сказал. Даже не сказал — в голос выкрикнул.

Эраст Петрович вздохнул, улыбнулся, но печально, без насмешки.

— Ладно, — говорит, — Скориков. Я не хотел задеть ваши чувства, только, боюсь, вас ждёт болезненное разочарование. Что, она, действительно, так уж хороша, эта хитровская К-Кармен?

Кто такая Кармен, Сенька знал, ходили с Жоржем в Большой театр на неё смотреть. Испанка эта была толстая, крикастая, всё ножищами топала и рукой в жирный бок упиралась, будто крючит её. Вроде умный человек Эраст Петрович, всё при нём, а ничего в женщинах не понимает. У слуги бы своего поучился, что ли.

— Да Кармен ваша против Смерти жаба болотная, — сказал Скорик и ещё сплюнул для убедительности.

На повороте с Покровского бульвара на Яузский Сенька привстал в пролётке и тут же обратно нырнул, вжался в сиденье.

— Вон ейный дом, — шепнул. — Только нельзя к ней сейчас. Трутся там двое, видите? Звать Дубина и Клюв, оба из Упырёвой колоды. Увидят меня — беда.

Эраст Петрович наклонился, тронул извозчика за плечо:

— Проезжайте за угол, остановите на Солянке. — И Сеньке. — Кажется, происходит что-то интересное? Вот бы п-посмотреть.

Когда упырёвских проехали, Скорик снова распрямился.

— Посмотреть — это навряд ли, а подслушать можно.

И повёл Эраста Петровича к потребному дому дворами. Бочка, какую Сенька к окну ещё вон когда подкатил, так и стояла, никуда не делась.

— Всунетесь? — показал Скорик на приоткрытую фортку ватер-клозета.

Господин Неймлес прямо с места, без разбежки, впрыгнул на бочку, потом подпрыгнул ещё раз, подтянулся на руках и легко, словно бы играючи, ввинтился в малый квадратик — только каблуки мелькнули. Сенька тоже полез, не так ловко, но все же через небольшое время оказался в нужнике и он.

— Странный способ проникать к д-даме, — прошептал Эраст Петрович, помогая Скорику спуститься. — Что за дверью?

— Горница, — выдохнул Сенька. — В смысле, гостиная. Можно тихонько щёлочку приоткрыть, но только совсем чуть-чуть.

— Хм. Я вижу, сей способ наблюдения вами уже з-запатентован.

На этом разговоры закончились.

Эраст Петрович чуточку, на волосок, шевельнул дверь и припал глазом к щёлке. Скорик потыркался и так, и этак (тоже ведь интересно), и в конце концов приспособился: сел на корточки, прижался к бедру господина Неймлеса, лбом к косяку. Короче, занял место в партере.

Увидал такое, что засомневался в зрении — не врёт ли?

Посреди комнаты стояли в обнимку Смерть с Упырём, и этот слизень сальноволосый гладил её по плечу!

Сенька не то всхлипнул, не то шмыгнул носом — сам толком не понял — и был немедленно шлёпнут господином Неймлесом по затылку.

— Кралечка моя, — промурлыкал Упырь жирным голосом. — Утешила, усластила. Я, конечно, не Князь, самоцветов тебе дарить не в возможности, но платочек шёлковый принесу, индейский. Красоты неописуемой!

— Марухе своей отдай, — сказала Смерть, отодвигаясь.

Он оскалился:

— Ревнуешь? А Манька моя неревнивая. Я вот у тебя, а она за углом на стрёме стоит.

— Вот и дай ей, за утружение. А мне твои подарки ни к чему. Не этим ты мне дорог.

— А чем? — ещё пуще заулыбался Упырь (Сенька скривился — зубы-то жёлтые, гнилые). — Вроде Князь ухарь ухарем, только я-то, выходит, лучше?

Она коротко, неприятно хохотнула.

— По мне лучше тебя никого нет.

Этот на неё уставился, глаза прищурил.

— Не пойму я тебя… Хотя баб понимать — понималки не хватит.

Схватил её за плечи и давай целовать. Сенька от горя лбом об деревяшку стукнулся — громко. Эраст Петрович его снова но маковке щёлкнул, да поздно.

Упырь рывком развернулся, револьвер выхватил.

— Кто там у тебя?!

— Экий ты дёрганый, а ещё деловой. — Смерть брезгливо вытирала губы рукавом. — Сквозняк по дому гуляет, двери хлопают.

Тут свист. И близко — из прихожей, что ли?

Чей-то голос просипел (не иначе Клюв, у него нос проваленный):

— Манька шумнула — пристав с Подколокольного идёт. С цветами. Не сюда ли?

— По Хитровке, один? — удивился Упырь. — Без псов? Ишь, отчаянный.

— Будочник с ним.

Упыря из щели как ветром сдуло. Крикнул — верно, уже из сеней:

— Ладно, зазноба, после договорим. Князьку, лосю рогатому, от меня поклонец!

Хлопнула дверь, тихо стало.

Смерть налила из графину коричневой воды (Сенька знал — это ямайский ром), отпила, но не сглотнула, а прополоскала рот и обратно в стакан выплюнула. Потом достала из кармана бумажку, развернула, поднесла к носу. И только когда вдохнула белый порошок, малость оттаяла, завздыхала.

Ну а у Скорика марафета не было, поэтому он сидел весь окоченевший, словно льдом его сковало. Стало быть, честный юноша, с сахарными плечами и причёской “мон-анж” ей нехорош, с ним нельзя. А с этим липкогубым, выходит, можно?

Сенька шевельнулся — и снова инженеровы пальцы предостерегающе забарабанили по его макушке: тихо сиди, не время ещё себя показывать.

Что же это, Господи? Выходит, верно про неё, безнравственную лахудру, Эраст Петрович говорил…

Но это было ещё только начало Сенькиных потрясений.

Минута прошла или, может, две — постучали в дверь.

Смерть качнулась, запахнула на груди шаль. Звонко крикнула:

— Открыто!

Раздался звон шпор, и бравый офицерский голос сказал:

— Мадемуазель Морт, вот и я. Обещал, что ровно в пять явлюсь за ответом, и как человек чести слово сдержал. Решайтесь: вот букет фиалок, а вот предписание о нашем аресте. Выбирайте сами.

При чем тут фиалки, Скорик не понял, а пристав Солнцев — голос был его — дальше заговорил так:

— Как я уже говорил, имеющиеся в моем распоряжении агентурные сведения достоверно подтверждают, что вы состоите в преступной связи с бандитом и убийцей Дроном Веселовым по кличке Князь.

— И чего зря казённые деньги переводить, агентам платить? Про меня с Князем и так все знают, — небрежно, даже скучливо ответила Смерть.

— То “знают”, а то неопровержимые, задокументированные свидетельские показания, плюс к тому фотографические снимки, осуществлённые скрытно, по самой новейшей методе. Это, фрейляйн Тодт, сразу две статьи Уложения о наказаниях. Шесть лет ссылки. А хороший обвинитель пришпилит ещё пособничество в разбое и убийстве. Тогда это каторга, семь лет-с. Что с вами, девицей простого звания, будут вытворять охранники и все, кому не лень, о том и помыслить страшно. Жалко вашей красоты. Выйдете на поселение совершенной руиной.

Вот в щёлке показался и сам полковник — молодцеватый, с блестящим пробором. В одной руке и вправду держал пармские фиалки (на цветочном языке “лукавство”), в другой какую-то бумагу.

— Ну, и чего вы хотите? — спросила Смерть, подбоченясь, отчего в самом деле стала похожа на оперную испанку. — Чтоб я вам любовника своего выдала?

— На кой черт мне твой Князь! — вскричал пристав. — Когда придёт время, я и так его возьму! Ты отлично знаешь, что мне от тебя нужно. Раньше умолял, а теперь требую. Или будешь моей, или пойдёшь на каторгу! Слово офицера!

У Эраста Петровича на ноге — Сенька почувствовал щекой — дрогнула стальная мышца, да и у самого Скорика сжались кулаки. Вот ведь гнида какая этот пристав!

А Смерть только рассмеялась:

— Галантный кавалер, вы всех барышень так уговариваете?

— Никого и никогда. — Голос Солнцева задрожал от страсти. — Сами за мной бегают. Но ты… ты свела меня с ума! Что тебе этот уголовник? Не сегодня так завтра будет валяться в канаве, продырявленный полицейскими пулями. А я дам тебе всё: полное содержание, защиту от прежних дружков, достойное положение. Жениться на тебе я не могу — лгать не стану, да ты все равно не поверила бы. Однако любовь и брак — материи разные. Когда мне придёт время жениться, невесту я подберу не по красоте, но моё сердце все равно будет принадлежать тебе. О, у меня великие планы! Будь моей, и я вознесу тебя на небывалые высоты! Настанет день, когда ты станешь некоронованной царицей Москвы, а может быть, и того больше! Ну?