Тьма над Петроградом - Александрова Наталья

Вскоре он вышел на дорогу, ведущую к городу, в Лесное. Мимо него ехала пароконная подвода с дровами, и возчик позволил Борису подсесть к нему на облучок.

Через час Борис уже шел по Четвертой Рождественской улице.

Дом номер восемь навис над улицей мрачной шестиэтажной громадой с выбитыми окнами и ободранным фасадом. Борис подошел к парадному, но дверь была крест-накрест заколочена досками. Оглядевшись по сторонам, Борис увидел неподалеку сгорбленного старичка в бабьей кацавейке и в пенсне с одним расколотым стеклом.

– Извините, уважаемый, – обратился Борис к старику, – а как мне попасть в этот дом?

– А вы, товарищ, сюда по какому делу – по частному или по личному? – солидно осведомился старик, внимательно разглядывая Бориса поверх пенсне.

– Вас мое дело не касается! – Борис решил держаться самоуверенно. – Дело мое чрезвычайной важности, и не всякому о нем положено знать! И вообще – как ваша фамилия?

– Фамилия? Сундуков моя фамилия! – Старичок залебезил, и глазки за стеклами пенсне забегали. – Так вы, товарищ, может, из комиссии по поводу уплотнения?

– Очень может быть!

– Так вы, товарищ, учтите, когда будете уплотнять, что у меня лично чрезвычайно стесненные обстоятельства и я уплотнению не подлежу как сильно пострадавший от мирового империализма… запомните – Сундуков, Иван Игнатьевич…

– Все, что надо, я и так знаю! – оборвал его Борис. – А вы мне так и не сказали, как в этот дом попасть…

– Извиняюсь, товарищ, это я от волнения! – Старичок поманил Бориса. – Вот тут, со двора, вход имеется, очень даже удобно, и можно к нам в дом попасть, ежели кто в своем праве…

Борис увидел полуоткрытую дверь в облупившейся краске, которая вела на крутую и грязную лестницу – самый настоящий черный ход, по которому в дореволюционные времена втаскивали на верхние этажи дрова и выносили помои.

Сдержанно поблагодарив старика Сундукова, Борис зашагал по лестнице.

Лестница эта была, как уже сказано, крута и грязна. На ней тут и там валялись гнилые овощные очистки, пролитые помои добавляли в здешнюю атмосферу свой неповторимый аромат. Борис проходил третий этаж, когда выше этажом хлопнула дверь, и на него сверху что-то вылили.

С трудом увернувшись от помоев, Борис на всякий случай немного переждал и продолжил свое опасное восхождение.

Наконец он добрался до пятого этажа и постучал в дверь.

За дверью послышался шепот, затем прозвучали удаляющиеся шаги.

Борис снова постучал, на этот раз гораздо сильнее.

– Что стучишь, что стучишь? – раздался из-за двери визгливый женский голос. – Щас Кольку позову, у него брат комиссар! Он тебя живо в ГПУ определит!

Борис на мгновение замешкался. Сказать, что он ищет Павла Аристарховича Ртищева? А вдруг тот живет здесь не под своей собственной фамилией? Не случайно же он передал Борису свой адрес в зашифрованном виде! Ведь доктор Вайсеншток говорил, что Ртищева арестовала ЧК, так, возможно, он каким-то чудом вырвался на свободу и теперь скрывается под чужим именем…

Отбросив этот вариант, Борис решил применить уже оправдавший себя метод и произнес строгим начальственным тоном:

– Откройте немедленно! Комиссия по уплотнению!

– Что ж сразу-то не сказали… – Звякнул засов, заскрежетали замки, и дверь с ревматическим скрипом отворилась.

На пороге стояла старушка в черном платке и длинной кофте. Старушка смотрела на Бориса испуганно и часто моргала.

– Какое же еще уплотнение? – проговорила она, пропуская Бориса в квартиру и запирая за ним дверь. – Мы уж и так живем как селедки в бочке! Куда ж еще плотнее-то? Мы все ж не херувимы святые, хоть немножко-то местечка нужно…

Борис внимательно пригляделся к старухе. Это выражение – «херувимы святые» – он когда-то слышал не раз…

– Меланья? – проговорил он неуверенно, поворачивая старуху к свету. – Ты, что ли?

– Ну, я Меланья, – насторожилась старуха. – А вы-то кто, к примеру, будете?

– Не узнаешь? – Борис сам встал ближе к свету. – Что, так изменился? А я, между прочим, только что из Озерков…

– Борис Андреич! – Старуха ахнула. – Неужто вы, батюшка? А я слыхала…

– Что слыхала – не поминай, – поспешно остановил ее Борис. – Слухи, они на то и слухи, чтобы не очень-то им верить и никогда не повторять…

Теперь он понял, что означал котелок, пририсованный в конце «индейского письма». По адресу, записанному условными значками, он нашел не самого Павла Аристарховича, а его старую кухарку Меланью.

Меланья отработала в доме Ртищева не один десяток лет, и Борис не раз и не два едал ее дивную стерляжью уху и котлеты де-воляй, жаркое из телятины и рыбное заливное, а ее чудесный смородиновый десерт и восхитительное полосатое бланманже он не мог вспоминать без слез. Летом Меланья, разумеется, выезжала с барином в Озерки, и когда дядя Па отправлялся в поход с «индейцами сиу», кухарка давала им с собой запас чудных яблочных пирожков.

– А где барин-то, Павел Аристархович? – проговорил Борис, понизив голос и нагнувшись к самому уху Меланьи.

– Ох… – она горестно сморщилась, приложила к глазам уголок платка, – такое горе, такое горе…

– Умер?! – ужаснулся Борис.

Ответить Меланья не успела.

– Это кто там пришел? – раздался у нее за спиной визгливый голос. – Это что, разве уплотнительная комиссия?

Борис оглянулся.

Только теперь он понял, что с лестницы попал прямо в кухню, плотно заставленную крошечными кривобокими столиками и шкафчиками многочисленных жильцов. На кухне не было никого, но зато из коридора выглядывало несколько озабоченных физиономий.

– Это племянник мой из деревни приехал! – сообщила Меланья любопытствующим и потащила Бориса за собой, шепнув: – Пошли, Борис Андреич, в мою комнатку, а то эти ироды так и вынюхивают…

– Что-то этот гражданин на деревенского не очень смахивает… – послышался за спиной Бориса подозрительный голос. – Надо бы документы проверить, что за племянник…

– Вам надо, Наталья Семеновна, вы и проверяйте…

Продолжения дискуссии Борис не расслышал, потому что Меланья протащила его по длинному коридору, заставленному бесчисленными сундуками и ломаной мебелью, затем нырнула в узенький коридорчик и буквально втянула в комнатку возле другой двери – дубовой, с резными филенками – и захлопнула за собой дверь.

Комнатка была так мала, что скорее напоминала не человеческое жилище, а внутренность сундука или чемодана. Большую часть этой каморки занимала узкая койка, аккуратно застеленная белым пикейным одеялом. Впрочем, и все остальное в этой комнатке было чистенькое и аккуратное – Меланья всегда отличалась пристрастием к порядку.

– Так что Павел Аристархович? – повторил Борис свой вопрос. – Неужели умер?

– Хуже, батюшка, хуже! – запричитала кухарка и снова промокнула глаза концом платка.

– Господь с тобой, Меланья! Что же может быть хуже смерти?

– Ох, батюшка, не скажи! Ежели приличная христианская кончина, так это разве ж плохо? Батюшка причастит, соборует, после отпоют, все честь по чести, в чистый гроб положат… свечи горят, иконка на груди – что ж тут плохого?

– Ладно, Меланья, не увлекайся! Что же с барином твоим случилось?

– Ох, батюшка Борис Андреич! Худо с ним случилось, лихо! В энту, в чеку окаянную попал!

– В ЧК? – переспросил Борис. – Да, я слышал, что он угодил в ЧК, но ведь это случилось, кажется, еще в девятнадцатом году… тогда как он мог… – Борис замолчал, он даже при верной Меланье не хотел говорить о цели своего приезда, да и письмо, найденное в дупле дуба, тоже не хотел упоминать.

– То, батюшка, было в девятнадцатом, это правда. Так то – давнее дело, тогда ему повезло, отпустили его. Хороший человек попался…

И она рассказала Борису, что когда Ртищев в девятнадцатом году попал в ЧК, он столкнулся там с одним из своих бывших студентов. Этот чекист поручился перед своим начальством за профессора Ртищева, и того, как ни странно, выпустили. Однако пока он находился в ЧК, квартиру его заняли, а все вещи растащили, и несчастный Павел Аристархович поселился на птичьих правах у своей верной кухарки, которая, как простая труженица и объект эксплуатации, получила эту самую комнатку размером с чемодан.

– Вот тут он, батюшка, и жил, кормилец мой! – причитала Меланья, обводя свою нищенскую комнатку красноречивым жестом.

– Где ж он спал? – изумился Борис.

– Так вот на этой кроватке почивал!

– А ты, Меланья?

– Ты, батюшка, не подумал ли чего! – Меланья закраснелась, как девушка. – Я уж к смерти готовлюсь! Я вот тут, на сундучке, спала… много ли старухе надо? – Она печально вздохнула, вспоминая эти блаженные времена, и продолжила, погрустнев: – Все через энтого аспида, через Сундукова, будь он неладен!