Тьма над Петроградом - Александрова Наталья

– Пошли, что ли! – проговорил карманник и углубился в темный коридор.

– Это по-каковски же ты изъясняешься? – осведомился Саенко, догоняя шустрого провожатого. – Уж не по-французски точно, французский я с мадам Иветт досконально изучил. И не по-немецки, немецкого я в империалистическую досыта наслушался. Опять же и не чухонский – с чухонцем одним я давеча балакал… разве что китайский? Так ты вроде на китайца не больно похож…

– Сам ты китаец! – огрызнулся провожатый. – Это наш язык, лиговский! Кто на нем не ботает, тому в Шмидтову лавру хода нет! И вообще, дядя, больно много ты болтаешь, не у себя на печи! Иди за мной след в след да помалкивай!

Саенко обиженно затих.

Провожатый дошел до конца коридора, огляделся по сторонам и поднял крышку люка, который обнаружился в полу.

– Ну, дяденьки, – повернулся он к Ордынцеву и Саенко, – шустро за мной! Тепереча уже обратного хода нету!

Он нырнул в люк. Борис и Саенко последовали за ним, прикрыв за собой крышку.

Внизу было темно, и в первый момент Борис совсем ничего не видел, только слышал под собой какой-то гулкий грохот. Скоро, однако, он привык к потемкам и разглядел уходящую вниз железную лестницу, по которой, грохоча сапогами, спускался их провожатый.

– Ох, Борис Андреич, опасаюсь я, как бы нам отсюда живыми выбраться! – вполголоса проговорил Саенко, настороженно вглядываясь в темноту. – Ровно в преисподнюю спускаемся! Своей волей к самому сатане на именины идем!

– Не волнуйся, Пантелей! – попытался приободрить его Борис. – Бог не выдаст, свинья не съест! Мы с тобой везучие, не из таких переделок выбирались!

– Ну, дяденьки, чего отстаете? – окликнул их снизу карманник. – Поздно веником махать, коли баня сгорела!

Борис припустил вниз по лестнице, Саенко опасливо следовал за ним.

Вскоре лестница закончилась, дальше вел сводчатый коридор – видимо, они оказались в одном из бесчисленных подвалов Шмидтова дома.

Постепенно становилось светлее, на сырых каменных стенах коридора заплясали багровые отсветы. Галерея сделала поворот, и Борису показалось, что, как и опасался Саенко, они попали прямиком в ад.

Перед ними была круглая комната с высоким сводчатым потолком, посреди которой горел грубый очаг, сложенный из тесаных камней, выковырянных прямо из стен подземелья. Пламя этого очага кое-как освещало помещение, дым же от него поднимался куда-то вверх – видимо, здесь имелся дымоход. Над очагом жарилась на вертеле целая баранья туша, жир капал с нее в огонь. Для общего впечатления не хватало только корчащихся в огне грешников.

Впрочем, как быстро убедился Ордынцев, кого-кого, а грешников здесь было предостаточно.

Вокруг очага сидели и стояли персонажи, словно перенесенные сюда прямиком из ада дикой фантазией какого-то средневекового художника.

Одноглазые и вовсе слепые, безносые и изуродованные страшными шрамами люди теснились вокруг огня, потирая руки и нетерпеливо ожидая, когда дожарится жаркое. Одежда их была под стать жуткой внешности – прогорелые, драные лохмотья, каких постеснялось бы иное огородное пугало.

Впрочем, были здесь и приличные с виду люди – в дорогих, хорошо сшитых костюмах или неброских френчах советских служащих, но они терялись среди ободранных уродов и полуголых голодранцев.

– Здорово шамать, чинари! Уркам мое рамство! – приветствовал карманник всю честную компанию.

Обитатели подземелья повернулись к вновь пришедшим, и среди них поднялся громкий ропот, напоминающий отдаленный гул прибоя или звук приближающейся грозы.

– Ты, Рубель, каких мастрыг прикарячил? – спросил, выдвинувшись вперед, старый горбун в полушубке, надетом на голое тело.

– Сами мастрыги подрядились! – ответил карманник. – Никто их за уздец не шатал! Тудык мартей захороним…

– Прежде чем захоронить, поговорить хотелось бы… – проговорил Ордынцев, отодвинув провожатого и выдвинувшись вперед. – Поскольку мы сами, как совершенно справедливо сказал наш проводник, подрядились, мы имеем право на задушевный разговор.

– А об чем нам с тобой ботать? – осведомился горбун. – Мне с тобой ботать никакого интереса нету!

– Честно говоря, мне тоже. – Ордынцев сделал еще один шаг вперед. – Поскольку ты тут мелкая карта, шестерка. А вот с тузом вашим я бы парой слов перекинулся, привет бы ему кое от кого передал…

– Слышь, Миколка, он с тобой ботать желает! – усмехнулся горбун, поворачиваясь к очагу.

– Ну, коли желает – пущай поботает… почему и не поботать перед схороном? – донесся из толпы грешников низкий рокочущий бас. – Слышь, ты, мастрыга, кто ты таков и чего в нашу лавру притащился?

Толпа вокруг очага раздалась в стороны, и Борис увидел прямо напротив себя огромного, чудовищно толстого человека, восседающего в железном кованом кресле, словно на королевском троне. На толстом белом и рыхлом, как тесто, лице этого великана выделялись два ярких внимательных глаза, как две изюмины в непропеченной булке. Эти два глаза изучали Бориса, как странное явление природы.

– Ты, что ли, Миколка? – спросил Борис, стараясь держаться твердо и решительно. – Привет тебе передавал Васька Хорь из Энска. Мы с ним вместе из каталажки бежали…

– Васька Хорь, ботаешь? – Миколка ухмыльнулся. – А ведь он сейчас здесь, так что, мастрыга, мы ботву твою сейчас живенько проверим… Эй, Хорь, ты здесь?

– Здесь он, только кемарит, с дороги беленькой хлобыстнул и угомонился! – раздался визгливый бабий голос из угла подвала.

– Разворошить! – скомандовал Миколка.

Кто-то бросился выполнять его приказ – слово Миколки здесь было законом. Откуда-то приволокли ведро воды, плеснули на валяющееся в углу бесчувственное тело. Спящий встрепенулся, вскочил, отряхнулся, как собака, и завертел головой.

Борис с облегчением узнал своего сокамерника и товарища по побегу.

Хорь, окончательно проснувшись и вспомнив, где находится, недовольно забормотал:

– Вы чё, урки бессовестные, попусту банкуете? Чего человеку покемарить не дадите? Я же к вам с делом притаранился, как делегат от честной энской блатной публики, так вы должны ко мне со всем вашим уважением…

– Никто тебя, Хорь, и не банкует! – пророкотал Миколка. – Мы к тебе только вопрос имеем. Тут какой-то мастрыга приполз, ботает, что дружок твой и ботву от тебя имеет… так вот ты глянь – честный это фраер или мастрыга позорный, жаба легавая… схоронить его вместе с дружком или ботать с ним, как с порядочным уркой?

Хорь протер глаза, уставился на Бориса и расплылся в широкой улыбке:

– Здорово, друган! Как добрался? В тюрягу больше не попадал?

– Спасибо, Хорь, твоими молитвами!

– Знаю я его… – Хорь обернулся к окружающим: – Честный фраер, мы с ним на одной шконке парились, вместе от кума ломанулись! – Он снова повернулся к Борису и продолжил: – Чего сюда-то заявился – тут урки лихие, им человека зарыть ничего не стоит!

– Дело у меня есть, – ответил Борис. – Человека одного из ГПУ вытащить надо…

– Ух ты, какой шустрый! – проговорил Миколка, от удивления перейдя на человеческий язык. – Вишь ли, человека ему вытащить надо! Мы с этими архангелами в кожанках по разным улицам ходим, чтобы лишний раз не сталкиваться! А тут никакого нашего интересу не предвидится, и мы должны в чужой бане свои веники ломать? Ты, может, и честный фраер, но приплыл не по тому адресу! Поищи в другом порту пыльным мешком ушибленных!

– Не волнуйтесь, господа урки, я о вас не такого плохого мнения! – произнес в ответ Борис. – Мое предложение для вас очень даже выгодное, и опасности, считай, никакой. Потому как ГПУ, конечно, оно и есть ГПУ, и дела с ним иметь опасно, только в моем случае имеет место личный шкурный интерес одного сотрудника, и я уже придумал, как можно это дело обделать, к большой вашей пользе…

Глаза Миколки заблестели.

– Об чем идет речь? – спросил он деловым тоном. – Гоп-стоп, или сухая кидка, или фармазонка?

– Нельзя ли по-русски? – взмолился Борис. – Я на вашем наречии ни слова не понимаю!

– Ха! – выдохнул Миколка. – Дикий человек! Как это будет по-вашему… Ограбление? Кража со взломом? Мошенничество?

– Налет.

На мгновение в подземелье наступила тишина.

– Ну, если этому фраеру нужен налет, – проговорил наконец Миколка, – будет ему налет. А где налет – там Семен Степанович. Без него такие дела не делаются.

– Сенька Филимонов? – подал голос Рубель, тот карманник, который привел на малину Ордынцева и Саенко.

– Он самый! – подтвердил Миколка. – Без него в таком деле не обойтись. Урки, кто последний видел Семена Степановича?

Из уголовной толпы выкатился как колобок толстенький карлик с рыжей бороденкой на круглом румяном лице. Остановившись перед Миколкой, карлик встал по стойке «смирно» и доложил:

– Час назад он со своими чижиками в «Культурном уголке» разговаривал!

– Ну, Шарик Иваныч, ты и проводи нашего гостя в «Культурный уголок», – распорядился Миколка. – И скажи, что я просил Семена Степаныча с ним по-людски поботать. Может, и сговорятся.