Внеклассное чтение. Том 2 - Акунин Борис

— Зачем? — потрясенно воскликнул Николас. — Если он своего добился!

— Вы опять не понимаете. Это не только бизнес, это личное. Ясь мечтает меня растоптать, и теперь у него есть такая возможность. Он не просто срывает куш. Он губит мою репутацию перед главным партнером. А сладостнее всего ему будет, если он разобьет мне сердце…

Куценко снова запнулся.

Николаса поразил мелодраматический оборот речи, совершенно неожиданный в устах столь респектабельного господина. Жанна говорила про моторчик, который движет каждым человеком. Каким же топливом питается неистовый двигатель этого Наполеона от медицинской индустрии? Что если Мират Виленович всю жизнь, с пятого класса, несется наперегонки с мальчиком-мажором? А тот всё кормит и кормит его грязной промокашкой…

— Отправляйтесь в «Пушкин», — прервал психоаналитические размышления Фандорина владелец «Мелузины», — Мне нужны твердые гарантии, что Мира останется жива.

Подземным переходом, мимо ларьков, мимо газетных и цветочных киосков, посредник шел на противоположную сторону площади, где в ресторане «Пушкин» расположился штаб второй из конфликтующих сторон.

Ястыков и его охрана заняли весь третий этаж. Перед каждым из десятка телохранителей белело по нетронутому капучино, сам же Олег Станиславович и Жанна с аппетитом завтракали устрицами и фуа-гра.

А ведь, пожалуй, Куценко прав, подумал Николас, оглядывая бонтонный интерьер. Контраст между дешевым кафе и шикарной ресторацией неслучаен — Ясь празднует победу со смаком, даже в этом хочет продемонстрировать свое превосходство.

— Ну? — Жанна вытерла салфеткой лоснящиеся от гусиной печенки губы. — Как прошло родительское собрание?

— Ему нужны гарантии, — сказал Фандорин.

И снова полутемный зальчик «Кофе Тун». Сиротливо дымящаяся чашечка кофе перед Миратом Виленовичем, громкая музыка, напряженные лица телохранителей.

— Извините, но он просил передать слово в слово. — Николас опустил глаза и тихо повторил послание Ястыкова. — «Никаких гарантий, Куцый. Подрыгайся».

У Мирата Виленовича чуть дрогнул угол губы.

— Я вам говорил. Он ее убьет…

— А по-моему, это как раз признак неплохой. Я, пока шел сюда, всё думал… Мне кажется, что я начинаю понимать его психологию. Судя по этой грубости, да и по разным другим признакам, Ястыкову нравится вас унижать. А из этого следует, что он получит гораздо большее удовлетворение, если не убьет Миру, а вернет — или, с его точки зрения, швырнет — вам ее обратно. По его представлениям, это и будет демонстрацией абсолютного превосходства. Лицо Куценко просветлело.

— Да-да, это очень на него похоже. Я помню, как в шестом классе папа на день рождения подарил мне японский фонарик. Это была настоящая роскошь. Вы не представляете, сколько для меня значила эта блестящая штуковина с разноцветными кнопочками. Впервые в жизни у меня появилось что-то, чему завидовали другие. Я взял фонарик в школу и полдня был самым главным человеком в классе. Кому-то давал подержать это сокровище, некоторым избранным позволял зажечь лампочку и покрутить цветные фильтры. А после третьего урока фонарик отобрал Ясь. Я канючил-канючил, но он только смеялся. В конце концов, наигравшись, вернул, но сначала расколол стекло — просто так, из подлости. И еще сказал: «На, Куцый, теперь можно».

— Ну вот видите, — обрадовался Николас. — Вернул же!

— А что если… — Мират Виленович понизил голос. — Если он и с Мирой поступит, как с тем фонариком? Вы… вы понимаете, что я имею в виду?

Глядя в искаженное мукой лицо предпринимателя, Фандорин почувствовал, как по коже пробегает озноб. Вспомнилось, как Ястыков смотрел на высунутый язычок Миранды: глаза зажглись странным блеском, мясистая нижняя губа плотоядно выпятилась. Как Жанна его назвала — «сексуальный террорист»?

Но развивать эту нехорошую тему не следовало, пора было перевести разговор в конструктивное русло. Именно так профессионал до добрым советам и поступил:

— Я бы посоветовал вам выдвинуть следующие условия. Ровно в десять утра, когда начнется аукцион, нас с Мирой должны выпустить из квартиры. Пускай нас сопровождают охранники — до той минуты, пока вопрос о комбинате не разрешится. Тогда охрана нас отпускает совсем. По-моему, это компромисс, который устроит обе стороны. Ведь если вы Ястыкова обманули, его люди могут застрелить на месте нас обоих. Это дело одной секунды.

— А если он обманет? Я уступлю комбинат, а вас всё равно убьют?

— Не думаю, — гордясь собственным хладнокровием, ответил Ника. — Одно дело, если Ястыков разъярен и жаждет мести. И совсем другое, если он получил то, чего хотел. Убивать нас среди бела дня, на глазах у прохожих — риск. Не станет он рисковать такой сделкой, только чтоб сделать вам больно. Я видел этого человека, разговаривал с ним и составил о нем определенное представление. Безусловно мерзавец. Но прагматического склада. Подличать во вред себе не станет.

— Согласен. — Куценко нервным жестом сдернул очки, потер переносицу. — Предложение отличное, Ястыкову нечего будет возразить. Я буду с вами на постоянной мобильной связи, а Ястыков — на связи со своими гориллами. Ну, то есть сам я с вами говорить не смогу, на контакте будет Игорек. Как только аукцион закончится и вас с Мирочкой отпустят, немедленно отправляйтесь… ну, скажем, на ближайшую станцию метро и ждите, пока за вами приедут.

— А если нас не захотят отпустить, поднимем крик на весь квартал. Уж можете мне поверить — шито-крыто у них не получится.

— В ту же самую секунду, как это произойдет, я прямо там, в Госкомимуществе, схвачу Яся за горло и сделаю вот так.

Куценко взял с блюдца чашку, сдавил ее своими тонкими пальцами, и фарфор лопнул. Горячий кофе полился по запястью Мирата Виленовича, по белому манжету, но на лице доктора не дрогнул ни единый мускул.

Конечно, в исполнении женщины трюк с раздавленной ёмкостью смотрелся гораздо эффектней, да и стакан толще, чем фарфоровая чашка, и всё же Николас был впечатлен демонстрацией брутальности и самим сходством ситуаций. Все хищники похожи друг на друга, пронеслось в голове у магистра. Вне зависимости от породы и размера, инструментарий у них один и тот же: клыки, когти, стальные мышцы.

Вытирая руку салфеткой, Куценко сказал:

— Я не благодарю вас, потому что словами моих чувств все равно не выразить. Вы и так понимаете, вы тоже отец…

Он повернулся к секретарю, подал ему какой-то знак.

Игорек подошел, подал пластиковую сумочку.

Николас изумленно захлопал глазами. Это еще что такое? Подарок в знак благодарности?

Конфузясь, Мират Виленович попросил:

— Вот, передайте, пожалуйста, Мирочке. Это ее любимая пижама. И еще шоколад «Вдохновение». Для нее это главное лакомство, еще с детдомовских времен…

И отцы разом, как по команде, нахмурились, чтоб не дай Бог не прослезиться.

В «Пушкине» уже кушали десерт: Ястыков — миланез с апельсиновым кремом, Жанна — антреме из тропических фруктов.

Новое явление парламентера было встречено дружным, заливистым смехом.

Вытирая слезы, Олег Станиславович выдавил из себя:

— Ой, не могу… «Что если он с Мирой поступит, как с фонариком?» У… у… умора! А идея хороша! Как мне самому в голову не пришло! Сдуть пыльцу невинности! А всё Ку… Куцему спасибо!

Остолбенев, Фандорин смотрел на веселящуюся парочку, и его ошарашенный вид вызвал новый приступ истерического хохота.

— Три раза! — Жанна, давясь, показала три пальца. — На те же грабли! Ничему не научился!

Она приподнялась со стула, сунула Николасу руку в нагрудный карман пиджака — того самого, из магазина «Патрик Хеллман» — и вынула какой-то маленький шарик.

Микрофон!

Всё это время они подслушивали!

В самом деле, он неисправимый идиот: ни история с Гленом, ни история с капитаном Волковым не научили его элементарной осторожности.

Сделав невозмутимое лицо (а что еще оставалось?), Ника холодно сказал:

— Делаю вывод, что условия, выдвинутые господином Куценко, вам известны.

— Известны-известны. — Жанна показала ему большой палец. — Классные условия. Ты, Ника, показал себя молодцом.

Олег Станиславович кивнул.

— Да. Подите, скажите Куцему, что всё нормально. А про пыльцу невинности это я пошутил. Цыплячья грудка и сиротские хрящики мадемуазель Миранды меня нисколько не привлекают. Вперед! Фигаро здесь — Фигаро там. А мы пока ударим по дижестивчику. Верно, золотко?

Он думал, что ночью не сомкнет глаз. Прилег на кровать больше для порядка. Закинул руку за голову, стал представлять себе, как всё завтра произойдет. Что если в Ястыкове подлость окажется сильнее прагматизма?

Зажмурился, представил.

Два приглушенных щелчка. Высокий мужчина и худенькая девушка ни с того ни с сего падают на асфальт. К ним подходят, наклоняются, не могут понять, в чем дело. А тем временем двое или трое парней как ни в чем не бывало уходят прочь, растворяются в толпе…