Планета Вода (сборник) - Акунин Борис

– П-понятно, – кивнул Фандорин, слегка попятившись, чего несомненно и ожидал невежа. – До Бога высоко, до царя далеко, а здесь царь и бог – вы. Следует ли ваши слова толковать в том смысле, что никакой помощи в расследовании мне не будет?

– И расследования тоже не будет. Коли уж приехали – поживите, конечно. Рыбку половите, хорошую охоту вам устроим. Убийцу я сыщу без вас. И начальству доложу тоже без вас.

Это было нечто новенькое. Раньше в российской провинции с предъявителями министерских мандатов так не разговаривали.

– А если я не последую вашему совету? Мои полномочия это п-позволяют…

Эраст Петрович произнес эти слова так, как следовало в данной ситуации: вроде бы с апломбом, а в то же время с долей растерянности.

Медведь, почуяв слабину, разумеется, встал на задние лапы и ощерил пасть:

– Полномочиям теперь грош цена. Жаловаться будете? Валяйте. На меня кто только не жаловался. Мое настоящее начальство выше вашего сидит. И Саврасова ценит. Потому что я – сила, а нынче сила – это всё. Поняли наконец наши пастухи, что стадо только силой и удержишь. Сейчас в цене зубастые овчарки, кто в клочья рвет. Вроде меня.

Теперь имело смысл поменять тактику – повести дело на обострение. Косолапый уже в атакующей позе, назад на четыре лапы не опустится, попрет напролом.

– Овчарку можно и на цепь п-посадить, – сказал Фандорин, меняя тон. – Я это умею.

В комнате стало тихо. Исправник Виктор Игнатьевич вжал голову в плечи, снулый товарищ прокурора несколько раз моргнул.

– У вас, господин Саврасов, прилила кровь к лицу. Не случилось бы апоплексии, – плеснул Эраст Петрович керосину в огонь.

– Вы вот что, выйдите-ка, – медленно произнес комендант, обращаясь к чиновникам, но глядя на Фандорина.

Исправник и не подумал возмущаться, что его выставляют из собственного кабинета – так и кинулся к двери. Приволакивая ноги, за ним вышел прокурорский.

– Край у нас, сударь, дикий… – Хозяин сделал неопределенный жест своей ручищей – и она как бы случайно сжалась в кулак прямо перед лицом собеседника. – Всякое бывает. Несчастные случаи и прочее. Вот, весной ревизор Казенной палаты приезжал. Споткнулся на улице, голову себе проломил. Даже и следствия не было – воля Божья… Вы бы тоже того, поосторожней по улице ходили. А еще лучше, ехали бы восвояси.

После паузы, покосившись на волосатый кулак, Эраст Петрович задумчиво спросил:

– То есть у вас тут законы не действуют? Совсем?

– Закон теперь в России там, где сила. А сила у меня.

Фандорин массировал пальцы правой руки, концентрируя в них энергию.

– С первым утверждением, пожалуй, соглашусь, раз вы настаиваете. Со вторым – нет.

– Как это?

На багровой физиономии сатрапуса отразилось умственное усилие – Саврасов пытался вникнуть в смысл сказанного.

– А вот так.

Стальной палец, являвший собою пучок созидательной (или разрушительной – в зависимости от применения) энергии ткнул коменданта Саврасова в точку «Махи» под левым глазом. Методика «Махи» (что буквально означает «конопляное онемение» – так древние китайцы называли наркоз) требует длительной подготовки и дается не каждому взыскующему. Фандорин достиг этой степени мастерства недавно и был очень собой горд. Отличный, чрезвычайно буддийский метод борьбы со Злом без отягощения своей кармы ненужным смертоубийством. Зло временно обездвиживалось, превращалось в дух без материи. Очень полезное переживание для нехорошего человека. Удар был средней силы, достаточной для того, чтобы мужчина саврасовской комплекции неделю пролежал в полном параличе, не владея ни телом, ни речью, а лишь хлопая глазами.

Нечасто встретишь Зло в таком бесхитростном и беспримесном виде, с руками-ногами и башкой, в которую можно ткнуть пальцем, думал Фандорин, подхватывая грузную тушу и помогая ее мягкому падению. Может быть, за недельку вынужденной медитации человек поумнеет и станет чуть лучше. Хотя, конечно, навряд ли. По крайней мере, не станет мешать расследованию.

Честно говоря, было у Эраста Петровича сомнение: не следовало ли применить удар помощнее? Сомнение перешло в мечтание. Эх, если б всё зло в России можно было парализовать так же легко, как этот пучеглазый одноклеточный организм. Стукнуть бы в точку «Махи» паре тысячам таких саврасовых, чтоб тихо полежали годик, больше не надо – и совсем иная получилась бы страна.

– Господа! – позвал Фандорин. – Кажется, с Никодимом… э-э-э… Ильичом приключился удар! Слишком возбудился, а сложение-то апоплексическое, – продолжил он, когда Платонов с Клочковом заглянули в кабинет и остолбенели. – Надобно отвезти его в больницу. Я по роду деятельности сталкивался с подобными случаями. Это так называемый ложный паралич, временный. Я проинструктирую доктора, как вести лечение. Я, знаете ли, и сам немного д-доктор…

Второй раунд беседы с местными защитниками порядка произошел после доставки больного в земскую лечебницу и сильно отличался от первого.

Исправник Платонов выглядел растерянным, однако на вопросы отвечал не в пример определенней и со всем, что ни говорил Фандорин, немедленно соглашался.

Желаете материалы дела? Да-да, конечно.

Угодно немедленно отбыть к месту преступления? Никаких препятствий.

Единственное затруднение возникло, когда Эраст Петрович спросил, готов ли исправник сопровождать его в монастырь, поскольку там понадобится присутствие уездной власти.

– Лучше пускай Сергей Тихонович, – жалобно молвил исправник, показав на молчаливого титулярного советника. – У меня в связи с внезапным нездоровьем Никодима Ильича теперь будет очень много забот, с которыми не знаю, как и разбираться. А следствие – это по прокурорской линии. Опять же вы, Сергей Тихонович, там недавно были.

– В связи с убийством? – спросил Эраст Петрович, с неудовольствием глядя на Клочкова. Квёлый прокурорский чиновник нравился Фандорину еще меньше, чем исправник.

– Да, – пробормотал тот. – Два раза… Первый раз – за неделю до убийства. По иному делу… Такое вышло совпадение. – И прибавил непонятное: – А может быть, и не совпадение…

Ладно, подумал Фандорин, с этим мямлей после разберемся.

– Материалы, стало быть, у вас?

– Так точно.

Оказалось, что дело – необнадеживающе тощее – было у прокурорского с собой, в портфельчике. А раньше помалкивал, не показывал.

Всего три страницы обнаружил Эраст Петрович в картонной папочке с сиротскими тесемками.

На обложке фиолетовыми чернилами криво написано «Дело об убийстве игуменьи Утолимоипечалинского монастыря Февронии, совершенном в ночь с 12 на 13 августа 1906 г.». И внизу, в скобках, гражданское имя, отчество, фамилия жертвы, видеть которые на казенном картоне Фандорину было мучительно.

– В дороге прочту, – сказал он, кашлянув. – Едем прямо сейчас. Туда ведь быстрее плыть? У меня б-буксир под парами.

Выяснилось, что вялый Клочков умеет беспокоиться.

– Сейчас?! На ночь глядя? – воскликнул он испуганно.

– Да. Немедленно.

От безапелляционности титулярный советник снова сник. Видно было, что темнолесские блюстители привыкли подчиняться чужой воле – все равно чьей. Прав паралитик Саврасов: здесь кто сила, тот и закон.

– Хорошо… Позвольте я только возьму свой дорожный саквояж… Это быстро. Я квартирую тут, близко.

– Ровно через тридцать минут у причала, – сказал Фандорин и жестко прибавил, раз уж они тут такие любители сурового обращения: – Извольте не опаздывать.

Чтобы дочитать до конца патологоанатомическое заключение, Фандорину пришлось несколько раз прерываться – начинала бить дрожь, а горло будто перехватывал стальной ошейник, так что не вдохнешь и не выдохнешь. Закрыв глаза, Эраст Петрович несколько раз мысленно повторял: это не она, это не она, это просто тело, чье-то тело… Потом прочитывал еще кусок – и всё повторялось.

Смерть игуменьи Утолимоипечалинского монастыря была медленной и мучительной. За многолетнюю криминальную практику Фандорину доводилось сталкиваться со всякими изуверствами, но с таким – никогда.

«…Труп покрыт множественными ранами одинакового типа, глубиной от 25 до 30 миллиметров и диаметром от 3 до 7 миллиметров, – бесстрастно констатировал отчет, судя по «миллиметрам», составленный западником и прогрессистом. – Травмы конического рисунка, как если бы в тело втыкали острый и тонкий иглообразный предмет, делая затем медленное воронкообразное движение».

Это не она, это не она, это не она…

За пределами красноватого круга, очерченного светом керосинового фонаря, мир был совершенно черен. По воде молотили колеса буксира, поскрипывал штурвал в руках капитана Трифона, беспокойно ерзал титулярный советник Клочков – всё не мог удобно устроиться у низкого бортика.

Темнолесский уезд был размером с небольшую европейскую страну. Предстояло пройти вверх по течению около ста пятидесяти верст, и плыли небыстро. Главное богатство этого глухого края представлял лес, который сплавляли длинными плотами – в темноте можно было наткнуться на оторвавшееся бревно.