Только одной вещи не найти на свете - Руис Луис Мануэль

— Нет. — Гальвес чуть помолчал. — Если есть, лучше виски.

— Есть только кока-кола.

— Тогда стакан воды.

Инспектор получил из рук Алисии стакан, где вода еще не успокоилась и завивалась мелкими спиралями. В знак благодарности он изобразил вежливую улыбку. Алисия поставила на пол банку кока-колы, вернула в нужное положение стальной чайный столик, купленный в Танжере во время давнего отпуска, и села на столик, заложив ногу на ногу. Она жестом отказалась от «Винстона», протянутого инспектором, и закурила свои «Дукадос».

Гальвес подумал, что курит она как-то очень сердито, словно осыпает гостя оскорблениями или даже ударами кулаков.

— Хорошо. — Гальвес облизнул верхнюю губу. — Я хотел поговорить и с вами, и с вашим деверем. Но его, кажется, тут нет.

— И правильно кажется. Его на самом деле тут нет.

— Ладно, — Инспектор попробовал пустить в ход тот самый проницательный взгляд, которым приводил в трепет преступников у себя в комиссариате. — Я пока не знаю, имеет ли он какое-нибудь отношение к смерти Бенльюре, зато уверен, что вчера вечером он посетил антикварную лавку на Пуэнте-и-Пельон.

— Да что вы говорите! — Алисия крутила в руках банку с кока-колой. — Значит, вы приставили к нему шпика?

— Мы обязаны знать все. — Изрекая эту фразу, Гальвес буквально раздулся от важности. — Так это правда?

— Что — правда?

— Что ваш родственник был там вчера вечером?

— Его самого и спросите. — Алисия отхлебнула из банки.

— В свое время непременно спросим. — Взгляд инспектора стал еще более пронзительным, еще более трепанирующим — и еще более нелепым, — По правде сказать, я никак не возьму в толк, почему вы отвечаете мне в таком тоне и откуда у вас такое недоверие к нам. Во-первых, бояться вам нечего.

— Спасибо.

—И я был бы вам благодарен, если бы вы помогли следствию. — Инспектор глотнул воды, и это тоже почему-то выглядело неуместно и нелепо. — Хотите, подтверждайте, хотите, отрицайте, но я уверен, что ваш деверь заходил вчера вечером в антикварную лавку — где-то между шестью и восемью часами вечера. Девушка из кондитерской узнала его, потому что он вечерами частенько останавливался перед витриной.

— А разве это преступление?

— Позвольте мне закончить. Я не собираюсь его ни в чем обвинять. Я хочу только поговорить с ним — его показания могут нам помочь. Вчера вечером, вскоре после визита вашего родственника, кто-то убил хозяина антикварной лавки.

Инспектор произнес последнюю фразу тем же тоном, каким мог бы высказать какое-нибудь банальное замечание по поводу прогноза погоды на завтра или прокомментировать только что закончившийся футбольный матч, — иначе говоря, тоном равнодушным и даже небрежным. Тем не менее Алисия почувствовала, как сердце ее словно ухнуло в яму и как что-то мягкое, похожее на удар полотенцем, перекрыло доступ воздуха в легкие и нарушило ритмичный ток крови. Она и сама не понимала, почему это вызвало у нее такую реакцию, ведь она не была знакома с жертвой, не существовало видимой связи между его убийством и снившимся ей городом. Но интуитивно она почувствовала, что такая связь есть, есть тайная тропка, соединяющая два убийства — антиквара, которого она никогда в жизни не видела, и того, другого, мужчины в пропитанном дождем и кровью плаще, который рухнул на нее у двери подъезда, — его лицо всплывало во сне, превратившись в расплющенную жалобную маску. Почему-то это новое преступление делало убийство Бенльюре фактом более реальным и необратимым.

— Как это случилось? — очень медленно спросила Алисия.

— Ему раскроили череп — тремя ударами, — объяснил инспектор, пытаясь принять более удобную позу. — Ударили, скорее всего, тяжелым, твердым металлическим предметом. Труп нашли за прилавком, под грудой всяких статуэток и инструментов: падая, он задел стеллаж. Мотив убийства остается для нас совершенно непонятным — кажется, в лавке ничего не украдено. Любопытно другое: рядом с телом валялся огромный том, размером с атлас — «Ежегодник антиквариата» за тысяча девятьсот семьдесят девятый год. И убийца вырвал оттуда одну страницу.

Алисия с трудом сглотнула, слюна была разом и горькой, и кислой.

— За своего родственника можете не беспокоиться, — сказал Гальвес.

— За Эстебана, — проговорила Алисия, не поднимая глаз. — Его зовут Эстебан.

— За Эстебана можете не беспокоиться. — Инспектор скроил нечто вроде сочувственной улыбки. — Судебный врач дал заключение: смерть наступила около девяти тридцати или десяти вечера. А девушка из кондитерской показала, что видела, как Эстебан вышел из лавки антиквара, едва начало смеркаться; и после него в лавку заходили другие люди. Обычно лавка закрывается в девять, поэтому речь может идти лишь о заранее условленной встрече — убийца и жертва знали друг друга. А за Эстебана не волнуйтесь. Кроме того, он ведь не страдает близорукостью?