Левиафан - Акунин Борис

Чертов японец совсем окаменел. Уснул он, что ли? Или молится своему японскому богу? Тут, парень, молись не молись, лежать тебе на старой шлюхе Гильотине.

Внезапно комиссару пришла в голову крайне неприятная мысль. А что если японца зацапают англичане за убийство Свитчайлда? Он ведь британский подданный! Тогда судить преступника будут в английском суде, и вместо французской гильотины он попадет на британскую виселицу. Только не это!

Кому нужен суд за границей? «Преступление века» должно разбираться во Дворце юстиции и больше нигде! Мало ли что Свитчайлд убит на английском корабле! В Париже десять трупов, а тут всего один, да и корабль не чисто британская собственность, ведь консорциум-то двухсторонний!

Гош так разволновался, что сбился с мысли. Нет уж, дудки, сказал он себе, я вам своего клиента не отдам. Сейчас закончу этот балаган и прямиком к французскому консулу. Сам привезу убийцу во Францию. И сразу представил:

Причал в Гавре, весь забитый народом, полицейские чины, журналисты…

Однако надо было доводить дело до конца.

– Пусть инспектор Джексон расскажет о результатах произведенного им обыска в каюте обвиняемого. Гош жестом предложил Джексону высказаться. Тот деловито и сухо задолдонил было по-английски, но комиссар это дело прекратил:

– Следствие ведет французская полиция, – строго сказал он, – и официальный язык дознания тоже французский. Кроме того, мсье, здесь не все понимают по-вашему. А главное, я не уверен, что английским владеет обвиняемый. Согласитесь, что он имеет право знать о результатах ваших поисков.

Этот протест имел принципиальное значение: с самого начала поставить англичан на место. Пусть знают, что в этом деле их номер первый от конца.

Быть переводчиком вызвался Ренье. Он встал рядом с инспектором и переводил фразу за фразой, но расцвечивал короткие, рубленые предложения англичанина драматизмом интонации и выразительными жестами.

– Согласно полученной инструкции, был произведен обыск. В каюте номер 24. Имя пассажира – Гинтаро Аоно. Действовали в соответствии с «Правилами проведения обыска в замкнутом помещении». Прямоугольная комната площадью 200 квадратных футов. Разбили на 20 горизонтальных квадратов и 44 вертикальных. – Лейтенант переспросил и пояснил. – Оказывается, стены тоже положено делить на квадраты – их простукивают в поисках тайников. Хотя какие в пароходной каюте могут быть тайники, непонятно… Поиск велся последовательно: сначала по вертикали, потом по горизонтали. В стенах тайников обнаружено не было. – Тут Ренье выразительно развел руками – мол, кто бы мог подумать. – При осмотре горизонтальной плоскости к делу приобщены следующие предметы. Первое: записи иероглифическим текстом. Они будут переведены и изучены. Второе: длинный восточного вида кинжал с чрезвычайно острым лезвием. Третье: мешок с одиннадцатью египетскими тыквами. Четвертое: под кроватью осколки разбитой тыквы. И, наконец, пятое: саквояж с хирургическими инструментами. Гнездо для большого скальпеля пустует.

Слушатели ахнули. Японец открыл глаза, коротко взглянул на комиссара, но опять ничего не сказал.

Сейчас расколется, подумал Гош и ошибся. Не поднимаясь со стула, азиат резко обернулся к стоявшему у него за спиной инспектору и рубящим движением ударил снизу вверх по руке, державшей револьвер. Пока оружие описывало живописную дугу в воздухе, шустрый японец уже оказался возле двери. Рывком распахнул ее – и уперся грудью в два «кольта»: в коридоре стояли полицейские. В следующий миг револьвер инспектора, завершив траекторию, грохнулся о середину стола и оглушительно пальнул. Звон, визг, дым.

Гош быстро оценил ситуацию: арестант пятится назад, к стулу; миссис Труффо в обмороке; других жертв не наблюдается; в часах Биг-Бен чуть пониже циферблата дырка, стрелки не движутся. Часы; звонят. Дамы визжат. Но в целом ситуация под контролем.

Когда японец был водворен на место и для верности закован в наручники, когда докторшу вернули к жизни и все снова расселись, комиссар улыбнулся и сказал, немножко рисуясь хладнокровием.

– Только что, господа присяжные, вы присутствовали при сцене чистосердечного признания, правда, сделанного в не совсем обычной манере.

Он снова оговорился насчет присяжных, но поправляться не стал.

Репетиция так репетиция.

– Это была последняя из улик, такая прямая, что прямее уж не бывает, – подытожил довольный Гош. – А вам, Джексон, выговор. Я ведь предупреждал, что этот парень опасен.