Человек из Санкт-Петербурга - Фоллетт Кен

– Могу попробовать.

– Ты должна знать дом, ты ведь прожила здесь всю жизнь.

– Конечно, я знаю эту часть дома, но есть такие уголки, куда я и не заходила. Спальня дворецкого, комнаты экономки, подвалы, помещения над кухней, где хранят муку и прочее...

– Постарайся начертить план каждого этажа. Среди своих детских сокровищ она разыскала лист бумаги, карандаш и склонилась над столом.

Феликс съел еще один сэндвич и допил оставшееся молоко. Она не сразу смогла принести ему еды, потому что в коридоре убиралась прислуга. Пока он ел, она набрасывала план, морща лоб и покусывая кончик карандаша.

– Пока сама не попробуешь, не поймешь, как это трудно, – промолвила она.

Феликс заметил, что она прекрасно чертила абсолютно прямые линии даже без линейки, хотя и пользовалась ластиком, найденным среди старых карандашей. Вид ее был очень трогателен. «Вот так она и сидела в классной комнате многие годы, – размышлял Феликс, – рисуя домики, затем маму с „папой“, а позже карту Европы, листья деревьев, зимний парк... Уолден множество раз видел ее такой».

– Почему ты переоделась? – спросил Феликс.

– О, здесь все то и дело должны переодеваться. Каждому времени дня соответствует свой туалет. К ужину полагается являться с обнаженными плечами, но не к обеду. К ужину надо надевать корсет под платье, но никак не к чаю. На улицу нельзя выходить в том, в чем ходишь дома. В библиотеке можно сидеть в шерстяных чулках, но в утренней комнате это не годится. Ты не представляешь, сколько правил я должна помнить.

Он понимающе кивнул. Теперь его больше не поражали развращенные нравы высших классов.

Она протянула ему чертежи, и он внимательно стал их изучать.

– А где хранится оружие? – спросил он.

Она дотронулась до его руки.

– Не спеши так, – сказала она. – Я ведь на твоей стороне – помнишь?

В один миг она вновь превратилась во взрослую женщину.

– Я и забыл, – ответил он с грустной улыбкой.

– Хранится в оружейной комнате. Она указала ее на плане.

– Так у тебя в самом деле был роман с мамой?

– Да.

– Мне с трудом верится, что она была способна на такое.

– В те времена она была ужасно безрассудной. Она и сейчас такая, лишь делает вид, что изменилась. – Так ты считаешь, она осталась прежней?

– Я знаю это.

– Все, буквально все оказывается не тем, что я думала.

– Это и есть взросление. Она задумалась.

– Интересно, как же мне тебя теперь называть?

– Что ты имеешь в виду?

– Называть тебя отцом мне как-то неловко.

– Пока годится и Феликс. Тебе понадобится время, чтобы привыкнуть к мысли, что я твой отец.

– А у меня будет это время?

Ее юное лицо было столь серьезно, что он взял ее руку и ласково спросил:

– А почему же нет?

– Что ты сделаешь, когда захватишь Алекса?

Он отвернулся, чтобы она не увидела виноватого выражения его лица.

– Это зависит от того, как и когда я захвачу его. Но скорее всего, я буду держать его связанным здесь. Тебе придется носить нам пищу и послать шифрованную телеграмму в Женеву моим друзьям с сообщением о том, что произошло. Потом, когда новость о похищении должным образом сработает, мы отпустим Орлова.

– А после этого?

– Меня будут искать в Лондоне, так что я направлюсь на север. Там есть большие города – Бирмингем, Манчестер, Гулль – где я мог бы спрятаться. Через несколько недель вернусь в Швейцарию, а оттуда в Санкт-Петербург. Мне необходимо быть там, скоро грянет революция.

– Значит, я больше не увижу тебя.

«Тебе и не захочется», – подумал он про себя. Вслух же сказал:

– Почему же нет? Я могу вернуться в Лондон. Ты можешь приехать в Петербург. Мы можем встретиться в Париже. Кто скажет заранее? Если есть то, что называется Судьбой, она непременно сведет нас вновь.

«Хотел бы я сам в это верить», – пронеслась в голове Феликса мысль.

– Ты прав, – произнесла она со слабой улыбкой, и он понял, что она ему не поверила. Она поднялась. – Сейчас принесу тебе воды умыться.

– Не беспокойся. Я бывал и грязнее. Меня это не волнует.

– Но меня волнует. Ты ужасно пахнешь. Сейчас вернусь.

С этими словами она вышла.

То был самый тоскливый обед, который Уолден вообще мог припомнить, Лидия словно находилась в каком-то трансе Шарлотта вела себя тихо, но отчего-то нервозно, что было совсем не в ее стиле, постоянно роняла приборы и даже опрокинула бокал, Томсон безмолвствовал. Сэр Артур Лэнгли попытался было оживить обстановку, но его никто не поддержал. Уолден же весь ушел в себя, мучимый загадкою о том, как все-таки Феликсу удалось узнать, что Алекс скрывается в Уолденхолле, Он терзался ужасным подозрением, что это может быть каким-то образом связано с Лидией.

В конце концов, ведь это Лидия сообщила Феликсу, что Алекс находится в отеле «Савой», да она и сама призналась, что он был ей «немного знаком» по Петербургу. А вдруг Феликс имел на нее влияние? Все лето она вела себя довольно странно, словно пребывая в рассеянности. Теперь же, когда он впервые за девятнадцать лет подумал о Лидии столь отстранено, он не мог не признаться самому себе, что в сексуальном плане Лидия оказалась достаточно холодной. О, конечно, воспитанным леди и полагалось быть таковыми, но Уолден прекрасно знал, что все это выдумки, и что на самом деле женщин обуревали те же желания, что и мужчин. А не объяснялось ли это тем, что Лидия жаждала кого-то другого, кого-то из ее прошлой жизни? Тогда многое становилось понятным. «Как все же мучительно смотреть на спутницу жизни и видеть совершенно постороннего человека», – размышлял он.

После обеда сэр Артур отправился в Октагон, где он устроил свою штаб-квартиру. Уолден и Томсон, надев шляпы, вышли на террасу выкурить по сигаре. Освещенный солнцем парк, как всегда, был великолепен. Из дальней гостиной раздавались мощные аккорды фортепьянного концерта Чайковского: это играла Лидия. На Уолдена нахлынула грусть. Тут музыку заглушил рев мотоцикла – еще один гонец спешил сообщить сэру Артуру о ходе поиска. Но ничего нового там не произошло.

Слуга подал им кофе и ушел.

Томсон заговорил:

– Я не хотел упоминать об этом при леди Уолден, но, пожалуй, у нас есть теперь ключик к разгадке того, кто мог быть предателем.

Уолден похолодел. Томсон продолжил.

– Вчера вечером я допрашивал Бриджет Кэллэхэн, хозяйку квартиры на Корк-стрит. Боюсь, я ничего из нее не выудил. Но поручил своим людям обыскать ее дом. Сегодня утром они показали мне, что обнаружили там.

Он вынул из кармана порванный надвое конверт и протянул его Уолдену.

Тот с ужасом увидел, что конверт был украшен гербом Уолденхолла.

– Узнаете почерк? – спросил Томсон.

– Уолден перевернул половинки конверта. На их обратной стороне было написано:

Мистеру Ф. Кшессинскому

19, Корк-стрит

Лондон

– О, Боже, только не Шарлотта, – вырвалось у Уолдена. Он чуть не зарыдал. Томсон хранил молчание.

– Она направила его сюда, – проговорил Уолден. – Моя собственная дочь.

Он уставился на конверт, как бы заклиная его исчезнуть. Невозможно было не узнать почерк, так он был похож на его почерк в молодости.

– Взгляните на марку, – сказал Томсон. – Она написала письмо, сразу же по приезде сюда. Оно отправлено из деревни.

– Как это могло произойти? – спросил Уолден.

Томсон ничего не ответил.

– Феликс был тем человеком в твидовой кепке, – вымолвил Уолден. – Все сходится.

Он ощутил безнадежную печаль, даже скорбь, будто умер кто-то из самых близких. Окинул взглядом парк с его деревьями, посаженными еще его отцом полвека назад, и лужайку, за которой его предки ухаживали целую сотню лет. Теперь все оказалось напрасным, напрасным.

Он еле слышно произнес:

– Борешься за свою страну, а тебя предают внутри нее же социалисты и революционеры, борешься за интересы своего класса, а тебя предают либералы, борешься за благополучие своей семьи, но даже и здесь тебя предают. Шарлотта! Почему Шарлотта?

У него перехватило горло.

– Проклятая штука жизнь, Томсон. Проклятая.

– Мне придется допросить ее, – сказал Томсон.

– И мне тоже.

Уолден поднялся. Посмотрел на свою сигару. Та давно погасла. Он отшвырнул ее.

– Пойдемте.

Они вернулись в дом.

В вестибюле Уолден остановил горничную.

– Вы знаете, где сейчас леди Шарлотта?

– Думаю, в своей комнате, милорд. Мне пойти посмотреть?

– Да. Передайте, что я немедленно хочу поговорить с ней в ее комнате.

– Хорош, милорд.

Томсон и Уолден остались ждать в вестибюле. Уолден обвел его взглядом. Мраморный пол, резная лестница, лепной потолок, прекрасные пропорции зала – все потеряло смысл. Мимо них проскользнул лакей с низко опущенной головой. Вошел очередной мотоциклист и направился в Октагон. Появился Причард и взял со столика письма для отправки на почту; вероятно, то же самое он сделал и в тот день, когда Шарлоттой было написано то предательское письмо к Феликсу. С лестницы спустилась горничная.