Картина без Иосифа - Джордж Элизабет

Он протянул ей удостоверение. Она внимательно изучила его и только тогда вернула.

— Надеюсь, вы пришли не по поводу кого-то из моих девочек. — Она подошла к софе и села на ее край, а кружку поставила на колено. Он отметил, что у нее плечи пловчихи и несгибаемая осанка викторианской женщины, зажатой в корсет. — Я тщательно проверяю их прошлое, когда они подают заявление. Ни одна не попадает в мою картотеку без трех рекомендаций как минимум. Если они получают плохие отзывы более чем от двух работодателей, я их не принимаю. Так что у меня никогда не бывает проблем. Никогда.

Линли сел в одно из кресел.

— Я пришел по поводу человека по имени Робин Сейдж. Среди его вещей была схема, как добраться до этого дома, а в ежедневнике запись «Кейт». Вы знаете его? Он приезжал к вам?

— Робин? Да.

— Когда?

Она сдвинула брови:

— Точно не помню. Где-то осенью. Возможно, в конце сентября.

— Одиннадцатого октября?

— Может быть. Проверить?

— Он договорился о встрече?

— Можно назвать это так. А что? У него неприятности?

— Он умер.

Она слегка перехватила ручку кружки и скривила губы, но это была единственная реакция, которую прочел на ее лице Линли.

— Это что, расследование?

— Обстоятельства были довольно-таки нетипичные. — Он ждал, что она поинтересуется, какие именно обстоятельства. Но она не поинтересовалась. — Сейдж жил в Ланкашире. Вероятно, он приезжал к вам не для того, чтобы нанять временную служащую?

Она пригубила куриный бульон.

— Он приезжал поговорить о Сьюзен.

— Его жене.

— Моей сестре. — Она вытащила из кармана белый платок, промокнула уголки рта и аккуратно вернула на место. — Я не видела и не слышала его с дня ее похорон. Он не был здесь желанной персоной. После всего, что произошло.

— Между ним и его женой.

— И с ребенком. Этот ужас с Джозефом.

— Как я понимаю, он умер младенцем.

— Трехмесячным. В своей кроватке. Сьюзен пошла к нему как-то утром, решив, что он впервые проспал всю ночь. Он был мертв уже несколько часов. Успел остыть. Она сломала ему три ребра, когда делала искусственное дыхание, пытаясь оживить. Разумеется, потом было расследование.

Возник вопрос о жестоком обращении, когда узнали про ребра.

— У полиции? — с удивлением спросил Линли. — Если кости сломаны после смерти…

— Они бы поняли. Я знаю. Это была не полиция. Разумеется, они ее опрашивали, но после отчета патологоанатома были удовлетворены. И все-таки среди паствы шли перешептывания. И Сьюзен была в таком положении…

Кейт встала и подошла к окну, раздвинула шторы. Дождь барабанил по стеклу. Она произнесла задумчиво, но не без злости:

— Я винила его. И до сих пор виню. Но Сьюзен корила только себя.

— По-моему, абсолютно нормальная реакция.

— Нормальная? — Кейт хмыкнула. — В ее ситуации не было ничего нормального.

Линли ждал, не возражая и не спрашивая. Дождь лился струйками по стеклам. Внизу в офисе зазвонил телефон.

— В первые два месяца Джозеф спал в их спальне.

— Едва ли это отклонение от нормы. Казалось, она не слышала.

— Затем Робин настоял, чтобы его перевели в отдельную комнату. Сьюзен хотела, чтобы он был рядом с ней, но подчинилась Робину. Как всегда. А его доводы были убедительными.

— Что за доводы?

— Он уверял, что в любом возрасте, даже в младенчестве, ребенок не должен становится свидетелем того, что Робин в своей безграничной мудрости называл «сокровенной сценой» между родителями. — Кейт отвернулась от окна и глотнула еще бульона. — Робин отказывался заниматься сексом, пока ребенок находился в комнате. И Сьюзен пришлось согласиться. Но вы, видимо, представляете, как смерть ребенка повлияла на их дальнейшие отношения.

Брак стал быстро распадаться, сообщила она. Робин погрузился в работу, чтобы отвлечься. Сьюзен впала в депрессию.

— В то время я жила и работала в Лондоне, — сказала Кейт, — и пригласила ее ко мне погостить. Водила ее по галереям. Давала ей книги, мы гуляли по парку, любовались птицами. Я показывала ей город. Делал все, чтобы вернуть ее к жизни. Но она упивалась своим горем, своей виной и ненавистью к себе. А Робин ничего не делал, чтобы помочь ей.

— Вероятно, он сам горевал.

— Она никак не могла прийти в себя. Каждый день, приходя домой, я видела ее сидящей на кровати с прижатой к груди фотографией ребенка. Она могла говорить только о нем, вспоминать все детали того ужасного утра. И так день за днем. Словно разговоры об этом могли помочь… — Кейт вернулась на софу и поставила кружку на круглую мозаику, служившую подставкой на журнальном столике. — Она буквально истязала себя. Я говорила ей, что она молодая. Что ей надо родить еще одного ребенка. Джозеф умер. Его нет. Он похоронен. И если она не вырвется из этого и не позаботится о себе, то будет лежать рядом с ним.