Картина без Иосифа - Джордж Элизабет

— Сядь.

Мэгги колебалась. Она водила пальцами по оставшимся в раковине каплям. Она знала, что все будет так, как после ее первой встречи с Ником в октябре в Холле — однако на этот раз поняла, что означало это «сядь», и по спине ее побежали мурашки. Какой глупой она была три месяца назад. О чем она думала? Каждое утро мама приносила ей чашку с густой жидкостью, выдавая ее за специальный женский чай, а Мэгги морщилась, но послушно пила, потому что верила, что это витаминная добавка, необходимая девочке, когда она становится женщиной. Но теперь, связав это с только что сказанными словами матери, она припомнила приглушенный разговор в этой самой кухне два года назад. Миссис Райе просила маму — «убей, останови, прошу тебя Джульет», — а мама тогда ответила: «не могу, Марион, это частная клятва, но все равно клятва, и я должна ее сдержать; поезжай в клинику, если хочешь избавиться…» Потом миссис Райе стала рыдать: «Тедд слышать не хочет. Он убьет меня, если заподозрит, что я что-то сделала…» Через шесть месяцев у нее родились близнецы.

— Я сказала, сядь, — повторила Джульет Спенс. Она залила кипятком высушенный и истолченный корень. Вместе с паром по кухне поплыл едкий запах. Она добавила в питье столовую ложку меда, хорошенько перемешала и понесла на стол. — Иди сюда.

— Я не буду это пить.

— Будешь.

— Не буду. Ты хочешь убить ребенка, верно? Моего ребенка, мама. Моего и Ника. Ты это сделала и тогда в октябре. Сказала, что это витамины, чтобы у меня прибавилось энергии, а кости стали крепкими. Сказала, что женщине требуется больше кальция, чем девочке, что я уже не маленькая и должна это пить. Но ведь ты лгала, правда? Правда, мамочка? Ты хотела предотвратить беременность.

— Прекрати истерику.

— Ты думаешь, что я беременна, верно? Думаешь, что ношу ребенка, да? Поэтому заставляешь меня пить эту гадость?

— Если это случилось, мы остановим процесс. Вот и все.

— Убить ребенка? Моего ребенка? Нет! — Мэгги попятилась, наткнувшись на угол стола.

Джульет поставила кружку на стол, уперлась рукой в бедро и потерла лоб. При кухонном свете ее лицо казалось изможденным. Резко обозначились седые пряди.

— Что же в таком случае ты собиралась делать с уксусом и маслом? Разве не хотела предотвратить зачатие ребенка?

— Это… — Мэгги понуро повернулась к раковине.

— Другое? Почему? Потому что проще? Потому что все вымывает без боли? Как удобно, Мэгги. Удобно, но бесполезно. Иди сюда. Сядь.

Мэгги вцепилась в бутылку с маслом и уксусом, сама не зная зачем. Мать продолжала:

— Даже если масло и уксус и считаются эффективными противозачаточными средствами — что на самом деле, кстати, не так, — то душ полностью бесполезен, если прошло больше пяти минут после полового акта.

— Мне наплевать. Я не для этого делала смесь. Я просто хотела быть чистой. Как ты сказала.

— Понятно. Ладно. Как хочешь. А теперь пей, или будем до утра спорить? Потому что никто из нас не покинет кухню, пока ты не выпьешь, Мэгги. Так что давай.

— Я не стану пить. И ты меня не заставишь. Я хочу ребенка. Он мой. Я рожу его. Я буду его любить. Буду.

— Что ты знаешь о любви?

— Знаю!

— Неужели? Тогда как насчет того, чтобы давать слово тому, кого ты любишь? Или это так — фу-фу? Сказала — и забыла? Чтобы я успокоилась и отвязалась от тебя?

У Мэгги защипало в носу, на глаза навернулись слезы. Все предметы, стоявшие на столе — старенький тостер, четыре металлические фляжки, ступка с пестиком, семь стеклянных банок, — расплылись и исчезли словно в тумане. Она заплакала.

— Ведь ты мне обещала, Мэгги. Мы с тобой договорились. Неужели надо напоминать?

Мэгги схватилась за носик кухонного крана и стала крутить его взад и вперед, без всякой цели, просто ради контакта с тем, что она могла контролировать. Панкин вскочил на стол и направился к ней. Он обогнул фляжки и банки, а потом остановился и понюхал крошки возле тостера. Он жалобно мяукнул и потерся о ее руку. От него пахло мокрым сеном. Она наклонилась и погладила его, роняя ему на шерсть слезы.

— Если мы не уедем из деревни, если я соглашусь пожить здесь какое-то время, то не пожалею об этом. Я смогу тобой гордиться. Ты помнишь эти слова? Помнишь, как давала мне торжественную клятву? Ты сидела в конце августа за этим самым столом, плакала и упрашивала меня остаться в Уинсло. «Ну пожалуйста, мамочка. Пожалуйста, давай не будем уезжать. Тут у меня такие замечательные подруги, мамочка, самые лучшие. Я хочу окончить тут школу. Я все буду делать. Ну пожалуйста. Только давай останемся».