Родимые пятна - Дюнан Сара

— Ох, Фрэнк, не трави ты мне душу! — громко воскликнула я и осмотрелась в поисках банка.

К моменту ланча у меня уже были деньги в кошельке и пристанище на ночь. Не отель, частный пансион, но чистый, тихий и достаточно дешевый, что хоть как-то успокаивало мою совесть, страдающую из-за сотни фунтов, брошенных на ветер — на еду, выпивку и такси. Я позвонила в парижскую гостиницу и сказала, что если им понадобится номер, они могут взять его, а я вернусь через день-два и заберу свои вещи. Затем, вслед за хозяйкой пансиона, я поднялась чуть не под самую крышу. Лестница по мере подъема становилась все уже. Из моего окна открывался вид на замысловатый узор старых крыш, над которыми чуть дальше вздымался шпиль кафедрального собора. Исключительно красиво, сказала я ей. Она кивнула в знак согласия и задержалась в дверном проеме. Я поняла это как приглашение к разговору и спросила, есть ли здесь интересные исторические памятники и здания. Кроме прочего, она поведала мне и о Вилльметри, и о красивом особняке, который можно видеть за коваными узорными воротами. А чей он? Ох! А я и не сказала? У нас все знают, что это собственность Бельмона. Здание середины семнадцатого века, когда-то принадлежало младшей ветви аристократического рода, чьи потомки избежали гильотины, только были малость не в себе из-за частых кровосмешений. Бельмон купил особняк двадцать лет назад и постепенно, комнату за комнатой, отремонтировал, вернув ему прежний блеск. Об этом-то люди знали, а больше, пожалуй, ни о чем. Бельмоны, по всему видно, люди замкнутые, особенно новая мадам. Она держится сама по себе, нигде не бывает, ни с кем не знается, разве что съездит иногда в Париж пройтись по магазинам. Санлис, видать, для нее слишком мал и слишком провинциален. Хозяйка сделала это заявление с определенным изгибом губ. Мол, не успело и двух веков пройти после революции, а уже расплодились новые богатеи, и по всему видать, что не стали демократичнее тех, прежних. Итак, кажется, пошла политика. А как насчет транспорта?

В три часа пополудни, подвернув полы юбки под себя, я мчалась на велосипеде в сторону Вилльметри; рюкзак с бутылкой вина и багетом Багет — длинный французский батон.] лежал в багажной корзинке. Это не самый лучший способ путешествовать по Франции, но уклоны были мягки, и, если верить хозяйке, одолжившей мне свой велосипед, только при такой неспешной езде и можно хорошенько рассмотреть все, что ни встретится тебе по дороге. В былые-то дни, говорила она, все французские путешественники предпочитали подобный способ передвижения, тогда ведь у всех были велосипеды, а для провинции это куда как лучше машин. После первой пары километров мне надоело чувствовать себя героиней французского Сопротивления, и я погрузилась в выработку дальнейшей стратегии. Даже физическая активность казалась отдыхом после стольких дней, потраченных на перепахивание глубинных залежей моего сознания. Дождь давно прекратился, выглянуло солнце. Выехав из городка, я через некоторое время остановилась и сняла с себя шерстяную кофточку. Благодаря дыре в озоновом слое воздух был прогрет слишком, пожалуй, сильно для марта, но, как истинный друг планеты Земля, я радовалась всякой погоде, не возлагая вину за неудобства на матушку-природу. По пути мне встретилась парочка велосипедистов, старик и молоденькая женщина с младенцем, укрепленным у нее на спине. Мы приветствовали Друг друга взмахами рук. Больше никто навстречу не попадался, и велосипед начал казаться мне машиной времени. Возможно, доехав до особняка Бельмона, я наткнусь там на бледных аристократов в пастушеских одеяниях, изображающих бедняков, а Кэролайн Гамильтон останется лишь воспоминанием о будущем. Кэролайн Гамильтон, приемная дочь моей клиентки, юная танцовщица, прыгнувшая с речного берега, унося на тот свет младенца, готового выйти на этот свет. Тайна. Потому-то меня сюда и занесло. Я не вспоминала о ней с самого утра, а само это утро казалось мне сейчас страшно далеким. В порядке эксперимента я вообразила, что иду по ее следам, погружаюсь в глубь страны, прислушиваясь к трелям французских сверчков и редким петушиным выкрикам. Была ли она счастлива здесь? И если да, то долго ли? И чье семя заполучила в свое лоно под этим летним солнцем? Возможно, в конце пути ответ отыщется. Я почти видела плоды, созревающие в зарослях бельмоновских владений и ожидающие, когда их сорвут. Дорога пошла под уклон, и велосипед мчался теперь к основанию холма. Если я когда и чувствовала свою непобедимость, то именно теперь.