Пацаны, не стреляйте друг в друга - Колычев Владимир

Она оглянулась, недоуменно приподняв бровь, прибавила ходу. Но Панфилов не отставал.

Гонка продолжалась совсем недолго. Девушка свернула к большому трехэтажному дому, из ворот которого выезжал внедорожник «RAV-4» серебристого цвета. Она перегородила машине дорогу, когда та остановилась, бросилась к водительской дверце.

– Мама! Мамочка! – воскликнула она, испуганно показывая на Панфилова.

Из машины вышла женщина лет тридцати с небольшим. У Марка Илларионовича отвисла челюсть.

Оказалось, что теннисистка вовсе не была привидением. Она была дочерью женщины, которую он давно похоронил. Возле машины, так же потрясенно глядя на него, стояла Настя, не совсем уже молодая, но такая же красивая и желанная, как двадцать, а если точней, девятнадцать лет назад. Роскошная зрелой красоты женщина с невероятно высокой энергетикой обаяния.

Тогда, еще давно, его добровольный помощник Леонид Костромской предупреждал, что ему не стоит обольщаться. Дескать, Настя будет изящной красавицей, пока молодая. Фигура у нее такая, что со временем ее разнесет, и станет она такой же толстой, как Екатерина Михайловна. Но нет, ошибался Костромской. Может, Настя и была склона к полноте, но фигурка у нее такая же чудная и волнующая, как прежде.

Было видно, что Настя тщательно следит за собой. Утонченная красота, совершенный вкус, безупречный стиль... Но если бы она располнела, запустила себя, Панфилов бы все равно смотрел на нее во все глаза и восхищался ею. Он много повидал на своем веку, но ни одно чудо света не смогло встать рядом с тем эталоном, который представляла собой Настя.

– Это мне снится? – спросил он.

– Не знаю, – помимо своей воли нежно улыбнулась она.

Но тут же взяла себя в руки, придала своему лицу выражение неприступности.

Марк Илларионович также попытался привести себя в чувство. Но на девушку в теннисном костюме посмотрел робко, растерянно.

– Твоя дочь?

– Да. Агата.

– Дурацкое имя, – досадливо поморщилась девушка, укоризненно глянув на мать.

– А лет сколько? – не удержался, спросил Панфилов.

– Шестнадцать. А что? – спросила Агата, с любопытством глянув на него.

Она была очень красивой девочкой. И она была такой же молодой, как ее мать, когда лейтенант Панфилов познакомился с ней. Но при всех ее достоинствах Марк видел в ней лишь копию любимой и, как он считал, давно погибшей девушки. Поэтому сейчас Агата могла волновать его исключительно как ее дочь.

– Столько же, сколько и мне тогда, – дрогнувшим голосом сказала Настя.

– Ты изменилась.

– Да, стала старше.

– И красивей... Хотя, казалось бы, куда уж можно красивей...

– Давай обойдемся без комплиментов.

– Мам, а это кто? – спросила Агата.

– Старший участковый сельского поселения Серебровка, капитан милиции Панфилов.

– А что вы у Максютовых делали? Опять что-то случилось?

– Случилось. Ограбление.

– Ух ты! А что именно?

– Иди домой, любопытная. И переоденься, а то распаренная вся.

– Бегу, мамочка... – Она сделала шаг в направлении дома, но вдруг резко остановилась, с подозрением глянула на Панфилова. И с сомнением спросила у матери: – А он тебя не обидит?

– Разве я похож на того, кто может обидеть? – спросил он с глуповатым видом человека, пытающегося изображать из себя доброго дядю.

– Ну, не знаю...

– Иди, Агата, иди, – поторопила дочку Настя.

– А папа ничего не скажет?

– Агата!

Девушка исчезла. И только тогда Настя сказала с неприкрытой досадой:

– Ты не похож на человека, который может обидеть. Но обижать ты умеешь...

– Это ты о том, что было тогда?

– Когда тогда? – изобразила непонимание Настя.

– Ну, двадцать... девятнадцать лет назад...

– Что, столько лет прошло? Для меня это все как будто вчера было... Ты, Нонна... Этот ужас...

– Но ты же ничего не знаешь...

– И знать не хочу... Извини, мне уже надо ехать...

– Куда?

– Тебе не все равно?

– Мне тоже надо ехать. Уезжать. Отсюда... Надоело здесь... Но я уже не хочу... Я остаюсь здесь...

Панфилов приехал в Серебровку прежде всего затем, чтобы получить дозу ностальгического адреналина. Он получил то, что хотел. Но доза быстро иссякла, а банальность современного бытия окончательно погасила в нем огонь энтузиазма. Стервозная Максютова была лишь последней каплей на потухший костер... Но вот случилось чудо. Он встретил вдруг Настю. И это уже не ностальгическое вдохновение, а шквал головокружительных чувств из дивного настоящего... У Насти есть муж, дочь, но все это не так важно по сравнению с тем, что она есть вообще...

– Оставайся, мне-то что? – неуверенно пожала она плечами.

И села в машину.

– Сегодня, на нашем месте...

Только это и успел сказать ей Марк Илларионович, прежде чем она закрыла за собой дверцу.

Лейтенант Тараскин смотрел на Панфилова со смешением чувств во взгляде. Он вроде бы и с одобрением относился к нему, но в то же время и осуждал.

– Горничная во всем созналась, – сказал он. – Не могла она слышать шаги в кабинете. И окно можно открыть только изнутри... А лестницу она сама приставила. И на подоконнике след от ботинка сама оставила. И ботинок нашли, и деньги...

– Сколько? – равнодушно спросил Марк Илларионович.

Ему интересно было знать, что произошло в доме Максютовых, но в данный момент он мог думать только о предстоящей встрече с Настей. Он почти не сомневался в том, что она придет на свидание с ним. Даже на старом месте побывал. От плакучей ивы, правда, остался только пенек, поросший кустарником. Но, как и прежде, по вечерам там должно быть тихо и свободно. Еще он проехал несколько раз мимо дома ее родителей. И увидел ее отца. Евгений Андреевич совсем старый, но ходит бодро. Екатерину Михайловну он не увидел, но главное, что у Насти есть повод отлучиться в родительский дом, а оттуда до заветного места у озера рукой подать... Сегодня он встречается с Настей. Все остальное для него не существовало.

– Двадцать четыре тысячи евро и бриллиантовое колье.

– Неплохо... А сейф как она открыла? Там же кодовый замок.

– Очень просто. Код очень давно не менялся, да и не сложный он, всего пять цифр, все разные. Пять кнопок использовалось, краска на них слегка подтерта пальцами...

– Сообразительность плюс метод научного тыка?

– Вот-вот...

– А может, она все-таки знала код?

– Откуда?

– Не знаю... Не видел я эту горничную, не могу сказать, симпатичная она или так себе?

– Симпатичная. Даже очень. А что?

– Да так... Может, хозяин дома с ней крутил... Это я так, просто в голову пришло. Досужие мысли не совсем досужего человека...

– Хозяин дома покончил жизнь самоубийством.

– Да, я слышал... А вы, кажется, расследовали это дело.

– Что там расследовать? Самоубийство.

– Провалился под лед.

– Если точней, нырнул в прорубь.

– Моржеванием занимался?

– Нет, в одежде нырнул...

– Может, столкнул кто?

– Нет, у него не было врагов.

– Кто вам такое сказал? Если он бизнесом занимался, то у него не могло не быть врагов.

– Не занимался он ничем.

– То есть как?

– Акции у него в нескольких доходных компаниях, он их в доверительное управление отдал. Ну, может, знаете, есть специальные управляющие компании...

– Знаю. Пакеты какие?

– Не понял.

– Пакеты акций какие, спрашиваю?

– А какими они могут быть?

– Контрольными, блокирующими или просто миноритарными...

– Какими-какими?

– Проехали...

Панфилову совсем не улыбалось проводить экономический ликбез.

– Бывает, из-за акций тоже убивают, – сказал он. – Если кто-то хочет к рукам их прибрать... Кто-то влияние за счет них расширить хочет, не обязательно конкурент... А еще акции вместе с наследством можно хапнуть... Кто унаследовал активы покойного?

– Ну, жена...

– Какая? Первая, вторая, третья...

– Законная. Алла Сергеевна... Ну, в права она еще не вступила, но дело решенное... А детям его треть от наследства досталась... А вы думаете, это жена могла его в прорубь столкнуть?

– Не берусь судить. Не знаю, где прорубь была... Знаю только, что озеро у них под боком...

– Да, озеро у них рядом. Возле своего дома он в прорубь и сиганул... Алла Сергеевна говорила, что он в последнее время был сам не свой, говорила, что в депрессию впал...

– Язык у нее без костей, сказать она все, что угодно, может...

– Ну, если уж на то пошло, то можно сына его в убийстве обвинить.

– Я слышал, сын в Сорбонне учится.

– Учился. Сейчас у него что-то вроде академического отпуска. В Москве он сейчас...

– Алиби у него есть?

– Не выясняли. Ясно же, что самоубийство.

Марк Илларионович внимательно посмотрел на Тараскина. Или делает вид, что ему все ясно, или действительно убежден в том. Скорее первое... Парень молодой, а Максютова даром что стервозная. Натура у нее чувственная, умеет она любить горячо, если это ей выгодно...