Чертова баба - Арбенина Ирина

«И у этих двоих обрушилась вся налаженная жизнь, — подумала, глядя на свою собеседницу, Светлова. — Было отчего!»

— Знаете, что Стае сказал мне, убеждая ему помочь? — продолжала Лидия Евгеньевна. — Он сказал: «Я просто таким странным, несколько театральным способом вступаю в свои законные права. Ведь если бы мой отец поступил так, как ему полагалось — согласно природе и справедливости, поступил! — все это было бы мое?»

И мой сын усмехнулся тогда. Так горько… Разве могла я ему отказать?

Понимаете, Светлова, несправедливость, творимая людьми, очень редко не влечет за собой цепочку других несправедливостей. Они никогда не остаются без последствий.

«Мать помогала сыну еще и потому, что чувствовала вину за его странное положение в родительском доме», — подумала Светлова.

— И какой вред от такой подмены? От того, что Стасик занял ее место? В конце концов, это просто бизнес, ничего больше… Поймите, «Мария Погребижская»

— это не человек, это брэнд, торговая марка. Как шоколад «Красный Октябрь» или зубная паста «Аквафреш»….

В общем-то, поверьте, все без исключения заинтересованы, чтобы «Мария Погребижская» жила долго. Читатели, издатели, все… И напротив, никто не обрадуется вашим разоблачениям. Поверьте, нет никого, кто хотел бы докопаться до правды и обнаружить, что ее уже нет в живых.

— Вы думаете?

— В конце концов, Стае никого не хотел убивать… С тем журналистом вышла… случайность! Можно сказать, несчастный случай, — заметила Лидия Евгеньевна. — Если бы не это… то, что он собственно такого сделал? Мальчик просто хотел получить свое, то, что ему полагалось по праву рождения.

— Боюсь, вас придется разочаровать.

— А в чем дело? — настороженно спросила Анина собеседница.

— А Леша Суконцев? Ведь он умер от яда? Станислав Константинович, видимо, хорошо разбирается в ядах?

Лидия Евгеньевна промолчала.

— Вам не жаль Лешу? Он был очень хорошим человеком.

Зачем Светлова все это говорила? Очевидно, с какой-то подсознательной надеждой направить Лидию Евгеньевну на путь истинный.

Но Лидия Евгеньевна смотрела куда-то поверх черных деревьев «Эрмитажа» спокойно и безразлично, явно не откликалась душою на этот призыв.

— Мне не жаль Лешу, — наконец сказала она. — Им, никому, не было дела до нас со Стасиком. А я всю жизнь была в их семье на побегушках. При Маше — не пойми кто! То ли прислуга, то ли приживалка… «пойди — принеси, Лидочка!».

— А доктора Милованова вам тоже не жаль?

— А им Стасика было жаль? Ведь он вырос в вечном унижении… Вы знаете, что когда-то Мария Погребижская довольно высокомерно посоветовала своему племяннику бросить литературные опыты?.. А такие вещи не забываются, а ведь Стасик еще в детстве воображал себя писателем. Он в детстве играл, знаете как?

— Как?

— Надписывал автографы.

Некоторое время Светлова молчала. Все бесполезно. Ясно было, что Марию Погребижскую не простили и после смерти:

«Вот почему она так гордилась, читая вслух его книги, — подумала Анна, — справедливость была восстановлена! Ее сын получил все, что ему полагалось по рождению… И более того — даже его талант был наконец признан!»

Светлова вдруг испугалась: «Она потому так спокойна, что Стасик — уже вне пределов досягаемости. Вот почему они затихли… Все стало очень шатко… И Стасик решил, что пора исчезать».

— А где Мария… — Аня запнулась. — Я хочу спросить, где он…

— Вы хотите знать, где Мария Иннокентьевна Погребижская? — Лидия Евгеньевна усмехнулась. — Хороший вопрос.

— Ну, я потому и задала, что… хороший.

— Ее здесь нет. — Она кивнула на зимний выстуженный ветром город под названием Москва. — И вряд ли вы когда-нибудь еще ее увидите.

— Вот как?

— И никакая эксгумация вам не поможет проверить, кто есть кто. Того, кого вы, возможно, собираетесь искать в подвале, там уже нет.

* * *

По правде сказать, Аню всегда удивляло, насколько бесполезной оказывается порой людская предусмотрительность. Даже у самых, казалось бы, дальновидных и умных людей. Да что там умных… умнейших!

Причем, чем больше боятся и охраняются, тем больше вероятность того, что случится непременно то, что должно случиться.

Вот философ Вольтер — всю жизнь более всего страшился, что в старости окажется беспомощным и не защищенным. И все, как умнейший человек, предусмотрел: завещание, деньги, все гарантии спокойной старости… И что же? В итоге, больным и беспомощным оказался во власти чужих людей, которые бессовестно и грубо им, прикованным к постели, помыкали… И все его деньги, вся предусмотрительность нисколько ему не помогли.