Овечка в волчьей шкуре - Полякова Татьяна Викторовна

Я быстро проверила квартиру, заперла дверь и вернулась к трупам. Было странно ощущать в себе равнодушие при виде изувеченных тел. Ни страха, ни отвращения, только досада, что я опоздала. ТЕ меня опередили.

Торопливо выдвигая ящики комода в спальне, я выбрасывала их содержимое на пол, прекрасно понимая, что никаких улик здесь не найду. Они не оставляют улик, и все-таки я продолжила обыск. Одежда, какие-то бумаги, квитанции, я бегло их просмотрела: ничего. Ничего, что давало бы возможность понять: кто эти люди и почему они выдавали себя за моих родителей? Женщина сопротивлялась убийцам, её руки в порезах, она хватала нож, которым её убивали, и умерла не сразу, её ударили несколько раз. Что это за типы, которые не могли убить с одного удара? Я не верила, что ТЕ послали не профессионалов. Значит, в этом кровавом кошмаре есть смысл, это послание? Что они хотели сказать им?

Мне надо было уходить, возможно, женщина кричала, возможно, её кто-то услышал и вызвал милицию. Но уйти я не могла, я надеялась найти хоть что-то, обрывок бумаги с моим именем, фотографию, паспорта моих мнимых родителей…

В дверь позвонили, я замерла, на мгновение перестав дышать. Ну вот, я упустила свой шанс, я не должна была оставаться здесь, это глупо, глупо. Звонок повторился. Очень настойчивый. Стало ясно: тот, кто стоял за дверью, просто так не уйдет. Я оглядела комнату: истерзанное тело на полу, пятна крови на стенах, разбросанные вещи, выдвинутые ящики шкафов… Хмыкнула, покачав головой, и засмеялась. ТЕ ребята — молодцы, они лишили меня последней возможности…

Раздался страшный треск, входная дверь распахнулась, топот ног… «Зря они надеялись», — все ещё смеясь, подумала я и шагнула к окну. На то, чтобы открыть его, потребуется время. Я подхватила с пола тяжелые бронзовые часы, машинально отметив, который час они показывают, и запустила их в окно. Со звоном посыпались стекла, а я, вскочив на подоконник, шагнула вниз вперед спиной, потому что мне хотелось увидеть лицо того, кто ворвется в комнату, лицо человека из моего сна, убийцы отца, я хотела увидеть его прежде, чем умру.

— Она выпрыгнула. — закричал кто-то, а я опять едва не рассмеялась — сдали нервы, — потому что лица не увидела.

Я ударилась обо что-то спиной, зажмурилась от боли и только тогда сообразила: под окном высокие кусты, кажется, сирень, я упала на них, ветки смягчили удар, я скатываюсь вниз, вниз, вниз…

Ему было лет пятьдесят, усталое лицо, усталые глаза, на меня он смотрел с брезгливым сожалением.

— Я вас ещё раз спрашиваю: ваше имя?

— Шульгина Анна Ивановна, — заученно повторила я. Это длилось второй день, второй день я здесь. Выпрыгнув со второго этажа, я заполучила с десяток синяков и ссадин, умудрилась остаться живой и даже не сломала ни одной кости. Пролежав несколько дней в больнице, вчера я впервые встретилась с Петром Петровичем. Он устал от меня, я от него, а дело не сдвинулось с мертвой точки. Для него вообще-то все ясно: на момент ареста при мне не было документов, зато был пистолет (его нашли в кустах с моими отпечатками пальцев), в квартиру я проникла с целью ограбления и зверски убила пожилую супружескую пару. Выражение брезгливости на его лице сменяет отвращение: что я надеялась найти в квартире: золото-бриллианты? Шульгина Анна Ивановна, твержу я упрямо.

— Убитые — мои родители, Осипенко Людмила Васильевна и Осипенко Иван Иванович. Я приехала к ним в гости, вышла на несколько минут из дома, мама попросила сходить меня за хлебом, а когда вернулась, нашла их убитыми.

Он не верил ни одному моему слову, усмехался, смотрел зло, надеясь, что мне надоест все это и я скажу правду. А я твердила, как урок, одно и то же, зная, что в этом мой единственный шанс. Возможно, ТЕ вовсе не хотели, чтобы я погибла. Они хотели изолировать меня лет на десять. Занятно. И в квартиру ворвались вовсе не они, а милиция. Кто-то из соседей действительно слышал крики и позвонил.

Следователь устало ловит меня на мелочах:

— Вы пошли за хлебом?

— Да.

— В хлебнице мы обнаружили достаточно хлеба. Свежего.

— Значит, она решила иначе.

— Кто она?

— Моя мать.

— Почему же вы убили своих родителей? — Кажется, этот вопрос очень его занимал.

— Я не убивала. — Они должны проверить мои данные, запрос скорее всего уже послали. И что им ответят: убитый мною следователь, побег, труп в квартире, труп соседа на пороге. Я чувствую странное спокойствие, им придется разбираться со всем этим, чем нелепей и фантастичнее будет то, что они узнают, тем тщательнее им придется разбираться.

— Расскажите подробнее о себе.

— Я вам уже говорила: о себе я ничего не помню. Одиннадцатого мая прошлого года я попала в аварию. У меня была травма головы. Мое первое воспоминание относится к концу февраля этого года. Я сидела в кресле-коляске… Эта женщина… моя мать… сказала, что я в то время была в санатории… возможно. Так вот, вошла девушка, медсестра и сказала: «За вами приехал муж». Он взял меня на руки, перенес в машину… Я вам уже рассказывала.

— Расскажите ещё раз, — нахмурился он. И я рассказываю.

— Я хотела встретиться с матерью, чтобы её расспросить…

— Расспросили? — Голос звучит язвительно.

— Не успела. Когда я вернулась из магазина, и она, и её муж были убиты.

— А вы принялись копаться в ящиках?

— Да. Я хотела узнать что-нибудь о себе.

— Что-нибудь о себе?

— Да. Что-нибудь.

— Вы продолжаете утверждать, что вы Шульгина Анна Ивановна, девичья фамилия Осипенко?

— Это единственное имя, которое я считаю своим.

— Очень интересно. Взгляните сюда. — Он положил передо мной лист бумаги, отпечатанный на компьютере текст, строчки прыгают перед глазами.

— Что это?

— Читайте. — Я тупо смотрела в бумагу, а он, не выдержав, сказал:

— Осипенко Анна Ивановна умерла в возрасте восьми лет от лейкемии.

Я на мгновение зажмурилась, испуганно метнулась мысль: «Господи, кто я?» Но особого удивления не было. Те, что погибли в квартире, не мои родители, значит, я не их дочь.

— Может, вы действительно Шульгина Анна Ивановна, но ни в каких родственных связях с убитыми вами людьми не состояли.

— Она звонила мне не реже раза в неделю. И я звонила ей. Проверьте на телефонной станции. Эти люди утверждали, что они мои родители. — Он говорит что-то и задает свои вопросы, я уговариваю себя быть терпеливой. Здесь, за толстыми стенами с решетками на окнах, я в безопасности. Милиции придется поработать, если они хотят довести дело до суда. Это мой шанс, в одиночку мне не справиться.

Я не знаю своего имени, я не знаю, кто я и откуда, ТЕ позаботились о том, чтобы люди, способные рассказать мне об этом, исчезли: мои родители, мой муж… Я должна быть терпеливой и ждать.

Дни тянулись за днями, лицо Петра Петровича приобрело мученическое выражение, глаза пустые, вопросы прежние. Какого черта они не шевелятся? Я смотрю в лицо следователя, и во мне растет раздражение, а потом приходит страх, он пульсирует в висках, от него потеют руки, и я говорю зло:

— Они здесь.

— Что?

Чужая бестолковость доводит меня до бешенства.

— Они здесь, слышите вы, идиот несчастный. Они здесь, совсем рядом, я чувствую. Ваш коллега тоже не верил, они вошли в кабинет, а он даже ничего не успел понять, и они убили его.

— Успокойтесь, — пробормотал он, неожиданно меняясь в лице, я вскочила и заметалась по комнате, потому что чувствовала: они рядом, за этой стеной. Он, кажется, закричал, дверь распахнулась, а я бросилась к ней, истошно вопя, красная пелена застилала взор, а потом все исчезло: крики, топот ног, какие-то лица… Сделалось пронзительно тихо, а чей-то голос прошептал на самое ухо:

— Не бойся.

Своего я добилась, меня поместили в психушку. Удрать отсюда не в пример легче, правда, и ТЕМ тоже проще добраться до меня. Железные решетки, двери с «глазками», сходство с тюрьмой бросается в глаза, только вместо охранников — санитары в белых халатах. Санитарам со мной никаких хлопот, веду я себя на редкость спокойно, а вот врач, мужчина лет тридцати семи, высокий, пижонистый, с окладистой бородой и очках в золотой оправе, явно намучился: с тех пор как меня привезли сюда, я не сказала ни слова. Он что-то говорит, я слушаю, глядя ему в глаза, иногда хмурюсь, иногда улыбаюсь, но никогда не отвечаю.

Обрывки разговоров, доносящихся из коридора, несколько между делом брошенных фраз… Они и в самом деле считают меня чокнутой. Посттравматическое состояние, амнезия, приступы ярости, во время которых я способна убить, и вновь амнезия, я могу действительно не помнить, что убила. В общем, обычная медицинская чушь с заумными словечками. Одно совершенно ясно: меня запрут в психушке надолго. Это меня не пугает. Сбежать отсюда я сумею, главное, чтобы ТЕ не добрались до меня раньше.

Прошла неделя, таблетки, что мне давали, я совала под язык, а потом выплевывала. Неизвестно, чем они меня травят, окончательно съехать с катушек я не хочу. Во вторник сразу после обеда в палате появился молодой человек. Сначала я решила, что это Андрей, и едва не упала в обморок. Человек вошел, солнечные лучи падали в окно, и в этом трепетном свете он стоял, точно в огненном ореоле, рыцарь из сказки. Рост, фигура, цвет волос. Лица не разглядишь. Я еле сдержалась, чтобы не крикнуть: «Андрюша», но он сделал шаг, и сказка кончилась. Тонкий с горбинкой нос, карие глаза в сочетании со светлыми волосами — это выглядело каким-то не правильным, впрочем, сами по себе волосы не были такими уж светлыми. Приглядевшись, я поняла: скорее всего парень много времени проводил на солнце, и они выгорели. Под белым халатом джинсы и футболка. На вид мужчине было лет тридцать, узкие губы раздвинулись в улыбке, а глаза смотрели настороженно. С минуту он разглядывал меня, а я его, он показался мне искренним, и я решила: он не из ТЕХ.