Бумер-2: Клетка для кота - Троицкий Андрей

– И найду, – огрызнулась Дашка. – Таких приключений найду, что тебе тошно станет.

Вот и разговаривай с этой соплячкой после таких слов. Шубин вытащил из кармана носовой платок, пристроился в углу на упаковке баночного пива, вытер красные, влажные от пота лицо и шею. Дашка вынимала из картонного ящика банки с соком и консервированным горошком и выставляла их на полки. Шубин подумал, что разговор не получился и, видимо, никогда не получится – они с племянницей давно разучились понимать друг друга. Когда-то все было иначе. Когда-то, очень давно...

Но дядька давно перестал быть для нее авторитетом, вторым отцом. А теперь она вбила себе в голову идиотическую блажь, с чего-то вдруг решила, что сможет помочь старшему брату Кольке, который сейчас тянет срок за воровство. И не просто помочь, а вытащить брата из ИТУ, купить ему свободу, будто та свобода на колхозном рынке продается по сходной цене.

– Мне уже давно тошно, – Шубин прикурил сигарету.

Середина дня, а он испытывал такую усталость, будто на нем сутки пахали. К вечеру в закусочную набьется много народу, а ему опять сидеть за кассой и, выгадав минуту, вместо официантки бегать между столиками, собирать грязные тарелки. И еще ругаться с посудомойкой – вздорной бабой, у которой по вечерам обостряется неврастения.

Дашка выставила последние банки, пинком загнала коробку в дальний угол и присела на ящик рядом с дядькой. В подсобке было прохладно, но Дашка, тоже не присевшая с утра, разрумянилась.

– Дядь Миш, – она положила руку на плечо Шубина, голос ее сделался мягким и нежным, как китайский шелк. – Нужно кафе продавать.

Ну вот, опять завела свою пластинку...

* * *

Все это началось месяца три назад, когда в "Ветерок" зашел какой-то сомнительный посетитель, одетый, как бродяга. На дворе была ранняя весна, еще стояли холода, а на парне – поношенная курточка на рыбьем меху, под ней куцый пиджак и грязноватая майка. На ногах – дешевые стоптанные ботинки. Коротко стриженную голову покрывает кепка шестиклинка, в руке – старушечья нейлоновая сумка.

– Слышь, здесь нищим не подают, – сказал Шубин: если кормить всех придорожных бродяг, сам быстро по миру пойдешь.

– Я не побираюсь...

Молодой человек пробил в кассе мясной бульон и два картофельных гарнира. Уселся за дальним столиком у окна, умял свои порции и глотнул из горлышка бутылки, которую принес с собой. Немного осмелев, парень снова подошел к кассе и, узнав у Дашки, что та будет после обеда, потому что работает во вторую смену, взял компот из сухофруктов и вернулся за свой столик. Он терпеливо прождал три часа, а когда Дашка освободилась, усадил ее напротив себя, долго что-то рассказывал, такого страху нагнал, что девчонка побледнела, а руки у нее затряслись. Помявшись, парень передал ей письмо, не в запечатанном конверте, а написанное на бумажке, завернутой в целлофановый пакетик.

Звали этого субъекта Володя Чуев, он от звонка до звонка отмотал срок в той же колонии, где сидел Колька, и после выписки решил устроить себе длительный отдых. Четыре дня он провалялся на раскладушке в Дашкиной комнате и бесплатно харчевался в "Ветерке", а потом, получив от девчонки деньги, куда-то исчез.

Какие разговоры вел этот проходимец с племянницей, дядя Миша не знал. А письмо-то читал. Весточка не проходила лагерную цензуру, поэтому бедолага Колька дал волю эмоциям. Сразу видно, он накатал свое сочинение, когда пребывал в расстроенных чувствах, повесил нос и думал только о плохом. Слезоточивые строки о том, как тяжело ему живется на зоне, как трудно тянуть лямку зэка. До конца срока хоть и немного осталось, чуть больше двух лет. Но это, дескать, по вашим меркам немного, по мнению вольных людей. А ему каждый день там как год. Кроме того, Колька опасается за свою жизнь, писал, что ему наверняка не дадут досидеть. Или блатные на пику посадят или кто-то из лагерной администрации поможет залезть в петлю.

Еще Колька писал, как он, насквозь простуженный, не поднялся со шконки, когда в барак вошел офицер, и схлопотал за это семь суток штрафного изолятора. Сидел в гнилом подвале, в сырости и холоде, на хлебе и воде. А контролеры отобрали у него теплое белье и к тому же еще кренделей навешали. И дуба он не врезал только чудом. Дашка все плакала, перечитывая эти строки, а дядя Миша сказал: "Ничего, досидит как миленький. Люди червонец получают и возвращаются. А тут... Всего – ничего". Слезы высохли на Дашкиных глазах, она схватила с плиты сковородку, на которой жарили лук, и едва не огрела Шубина по башке. Хорошо, повар успел руку перехватить. Психованная девка.