Бумер-2: Клетка для кота - Троицкий Андрей

Пол уходил из-под ног, словно палуба корабля, попавшего в жестокий шторм. В обрезанных сапогах хлюпала кровь. Позабыв в комнате нож и заточку, он, хватаясь за стены, выбрался в коридор, прошагал несколько метров и решил, что за один переход не одолеет путь до входной двери. Надо снова присесть и отдохнуть.

Пыж пришел в себя минут через пять: он сидел в луже крови посередине коридора и скользкими от крови пальцами ощупывал грудь. Да, он облажался, накозорезил. Гомельский дважды полоснул его алюминиевой тарелкой, остро заточенной по краям. Зэки называют такую штуку шлюмкой. Опасная штука, ей можно запросто башку отрезать. Если бы знать, за каким хреном этот гад потянулся к столу, что это была за тарелка... Раны глубокие, едва ли не до ребер. Изрезанная куртка повисла клочьями, майка прилипла к телу. Ясно, самому кровь не остановить. Надо бы позвать на помощь повара. Пусть бежит к больничке, растолкает лепилу.

– Эй, Тарас, – крикнул Пыж и не услышал своего голоса.

Он попытался снова закричать, но сил хватило только на слабый стон. Бурмистров повалился на бок и снова потерял сознание.

Глава вторая

Когда на темном небе загорелись первые звезды, Чугур подъехал к дому своей любовницы. Он загнал служебный уазик во двор, сполоснул руки в бочке с водой. Сел за накрытый стол и, хлопнув стакан коньяка, поужинал. Ирина Бударина молча наблюдала за тем, как любовник расправляется с вареным мясом и картошкой, а потом пьет чай с вишневым вареньем.

– Слышала, что у нас творится? – спросил Чугур, почувствовав, что ужин удался, и теперь можно переброситься словом.

Разумеется, Ирина Степановна в курсе всех дел: продавщицы первыми узнают новости.

– Ужас какой, – сказала она. – Эти заключенные хуже бешеных собак. Готовы друг другу глотки перегрызть.

– Это точно, хуже собак.

– А зарезали кого?

– Двух неплохих людей кончили, – вздохнул кум. – Да что там неплохих... Хорошие были парни. Оба – активисты. Ни одного замечания в личных делах. Хотели навсегда покончить с преступным прошлым. Мечтали выйти на волю честными людьми. У одного мать – слепая старуха. Другой – единственный сын в семье. И вот как все обернулось. Жалко людей. Все этот проклятый воровской мир. Он от себя далеко не отпускает. Как говорится, рупь за вход, два за выход. Или заточку в сердце.

Чугур пригубил второй стакан чая. В доме Ирины Степановны он чувствовал себя хозяином. Одинокая женщина, хоть по здешним понятиям у Ирины приличная работа, никогда бы не наскребла денег, чтобы отремонтировать и перестроить старый дом. Чугур помог обшить избу вагонкой, пристроить просторную веранду с отоплением, где они сейчас сидели. Да еще крышу справил из оцинкованного железа. В доме все городские удобства. А в спальне – импортный гарнитур, трехстворчатый полированный шкаф и кровать, широкая, как аэродром. На нее приятно совершить посадку после напряженного трудового дня.

Все бы хорошо, но настроение кума вечно портил белый попугай Борхес – крупная особь неизвестной породы. Мало того, что бестолковая птица плевалась шелухой от семечек, она еще умела говорить. Когда-то клетка с попугаем была собственностью ИТУ, стояла в красном уголке клуба. Чугур, поразмыслив, решил, что попугай на зоне – это как-то несерьезно, баловство одно. И привез клетку Ирине Степановне, так, забавы ради. Теперь кум ругал себя за это, жалел, что просто не открутил птице голову.

Борхес научился передразнивать интонации своего благодетеля, кроме того, на зоне он нахватался грубых нецензурных словечек. И продолжал обогащать свой словарный запас. Клетка с попугаем стояла на высоком круглом столике. Сейчас Борхес из своего угла внимательно наблюдал за Чугуром и, кажется, собирался сказать какую-то очередную непристойность.

– Из района два прокурора приехали, – пожаловался Чугур. – Медицинский эксперт, врачи и еще какие-то хмыри на двух машинах. Замордовали меня. За целый день не пожрал, не присел ни разу.

– Говорили, убийца жив остался, да?

– Жив, – ответил Чугур и поправил себя. – Пока жив.

– А кто он?

– Как это: кто? Обычный зэк. Наркоман и отморозок. За дозу дури родной матери глотку перережет.

Пыжа хотели везти в районную больницу, но кум приказал поместить его в лазарет. А то, чего доброго, Паша Бурмистров, не помня себя, скажет то, о чем нужно молчать даже на страшном суде. Опытный врач, приехавший из района, настаивал на своем, убеждал Чугура, что без операции и переливания крови пострадавший не выживет. Но кум заявил, что в районе нет тюремной больницы, а помещать Пыжа в обычную палату никак нельзя. Это особо опасный рецидивист, сколько душ он загубил, сам не помнит. Да и кум не возьмет на себя такой ответственности, он в ответе за каждого зэка.