Слишком чужая, слишком своя - Полянская Алла

— Такое впечатление, что вас пытались задушить тонкой проволокой, — браво, док, сразу видно, что вы не зря протирали штаны в далеком Гарварде. — Насколько я могу судить, до больших неприятностей дело не дошло, но повреждение мягких тканей может иметь неприятные последствия. Точнее я могу сказать, когда увижу снимок. Собирайтесь, поедем в больницу.

— Виталий Петрович, вы не понимаете. Нельзя, чтобы милиция узнала об этом. У нас тут... кое-что случилось. Вам лучше не знать. Вы меня как-нибудь подрихтуйте, и дело с концом. А Светке — ни слова.

Если он не согласится, я рискую. Чем меньше людей будет в курсе, тем для меня безопасней.

— Вы знаете, Юля, я все-таки отброшу мысль о том, что вы тут развлекались садомазохизмом — слишком экзотическая версия, — он даже не улыбается, это плохо. — С вами случилось что-то ужасное, и вы не хотите понять, что после такой тяжелой травмы, какую вы пережили — едва пережили, я подчеркиваю это, — вам следует избегать ситуаций, вследствие которых... Одним словом, нам нельзя вести себя так, как вы это себе представляете. И еще долго будет нельзя. А вас вчера вечером не было дома. Пусть это останется на вашей совести, но я не могу позволить вам... Немедленно собирайтесь в больницу, сию минуту! И без разговоров. Никто ни о чем не узнает, не волнуйтесь. Но необходимо сделать снимок, иначе это может плохо закончиться.

Он не понимает. Я не могу тратить на это свое время! Мне нужно разобраться с бумагами, возобновить некоторые знакомства, мне нельзя расслабляться, потому что сегодня за мной кто-то прислал вонючку с гарротой. Возможно, этот «кто-то» знал, что та Юля не даст сдачи, возможно, мне тогдашней хватило бы мелкого жулика, по теперь уже — нет. Все изменилось — сама не понимаю, как. Но если у этого мистера Икс голова не только для ношения шляпы, он сделает поправку на ветер.

— Дорогая, он прав.

Это интересно. Я для тебя уже «дорогая»?

— В больнице я не останусь. Что бы там ни было, вызовете мне такси.—Имей в виду, милый, ты мне больше не нужен. А распустишь язык — не успеешь оглянуться, как сам окажешься в камере.

— Зачем? У вас же есть персональное такси и водитель.

Он подсмеивается надо мной, этот недоученный Авиценна! Если бы у меня так голова не болела, я бы тоже посмеялась. Потому что я теперь уже сомневаюсь, стоило ли заходить так далеко, чтобы придать сцене большую достоверность...

Ничего, у меня есть секретное оружие против излишней пылкости новоявленного Ромео. Сейчас, малыш, я смою с вывески краску, сниму парик... Ну как тебе, нравится? Отвратительно, не правда ли?

— Ты похожа на Гавроша.

Ну и ну! Извращенец какой-то попался. Парень, да ты приглядись, где ты видел чучело уродливее? И беги без оглядки, я даже не обижусь. Бедняга! Мне его немного жаль. Господи, надо же было уродиться такой... Не имею права даже подумать о ком-то, хоть немногим лучше обезьяны. Любовь предпочитает равных... Проклятье!

— Успокойся, что с тобой? Ты вся дрожишь, — его ладони такие теплые и... я не хочу, чтобы он уходил. — Ты сейчас смотрела в зеркало с такой ненавистью, что даже я это кожей почувствовал. Ты очень красивая. А волосы скоро отрастут. Ну, чего ты?

А ничего. Я, наверное, хочу поплакать. Не знаю, плакала ли я в той жизни, но сейчас я страшно устала, у меня болит голова, я сама себя боюсь, и мне одиноко, потому что я здесь чужая. Я хочу куда-то, где звезды на тротуаре, где... Я не знаю. Где я была красивой и беззаботной. Когда-то давно. Может быть, в другой жизни. Но я почему-то не верю в это.

Он прижимает меня к себе и гладит по голове. Я чувствую прохладу его губ. Нет. Нельзя. Никому нельзя доверять. И если что-то кажется случайностью, то это не так. А значит, наша встреча... На кого он работает? Почему именно он приехал по вызову? И можно ли назвать случайностью его присутствие во время нападения на меня? Может, тем типом просто пожертвовали, слишком уж он вонял. Пожертвовали, как жертвуют пешкой.

И если бы мне не удалось справиться с ним, этот красавчик разыграл бы из себя рыцаря Круглого стола.

Эта версия имеет право на жизнь — пока я не убедилась в обратном. Знать бы вот только, из-за чего весь сыр-бор! Что такое важное я знала и забыла? Нет, я не стану доверять ему, хотя очень хочется разделить с кем-то эту ношу. И я чуть было не сделала такую глупость.

— А где был Макс? — Действительно, пока я тут развлекалась, где был мой священный и неприкосновенный кот?

— Да, зверь у тебя необыкновенный. Я глазам своим не поверил! — У Игоря вид слегка пристыженный. Интересно, в чем дело? — Но он повел себя не слишком гостеприимно, и я запер его в ванной, перед тем как... — а, так ты даже краснеть умеешь!

— Как! Ты посмел запереть Макса? И руки твои не отсохли? И священный Осирис не испепелил тебя своим гневом? Это безобразие. Куда только он смотрел?

— Думаю, туда же, куда и я. Он, наверное, хотел меня испепелить, но тут увидел тебя в этой прозрачной штучке и решил, что черт с ним, с этим... испепелением, на свете полно вещей поинтереснее.

А у тебя, мой хороший, даже есть чувство юмора! И об Осирисе ты слышал. Ты не похож на водилу. Ничего, и все выясню, есть способы.

— Нельзя так сказать — «испепеление».

— Да бог с ним, со всем. Поехали, тот парень ждет нас.

Мы едем сквозь сумерки. Был длинный плодотворный день, я хочу спать и не хочу. В последнее время я не жалуюсь на скуку, странно, что такая жизнь пришлась мне по душе.

Снова больница, знакомый запах. Только... Нет. Я не буду больше бояться этого коридора. Что бы там ни произошло со мной в похожем месте, это было давно и не здесь. Мой страх нерационален. Но, помимо моей воли, сердце снова сжимается.

— Юлечка, что с тобой?

Нет, это настоящая любовь! Видали такое? Он уже улавливает мое настроение. Не иначе телепатическая связь. Ну и зачем мне это надо? Жила себе, как птица на ветке, никого не трогала... Ну, почти никого. Так нет же!..

— Ничего, я в порядке. А тебе не попадет на работе за то, что ты исчез?

— Нет, это же радиотакси. Кода я выхожу из машины, просто отсоединяюсь от линии. Сколько наездил, то и мое.

— Не переживай, я компенсирую твои убытки.

Он отшатнулся от меня. Если только он не новоявленный Эрик Робертс, я бы сказала, что поразила его в самое сердце. Разве я не этого добивалась? Да. Именно этого. Если он враг, я должна отделаться от него, если друг — тем более. Он может погибнуть, как и та женщина, ведь у него, как и у большинства людей, есть целый ряд предрассудков типа теории о неприкосновенности человеческой жизни, а потому в этой игре у него нет ни единого шанса. А я? Где мои предрассудки? Я знаю только одно: если ко мне, образно выражаясь, приходят с оружием в руках — кто угодно, независимо от пола и возраста, — должны знать, что тем самым они открывают для меня сезон охоты. У меня есть предрассудок насчет неприкосновенности моей жизни и жизни моих близких. Я согласна, противоречий масса, но ведь не бывает идеальных теорий, что бы там ни говорили духовные пастыри всех мастей.

— Я понимаю. Ты специально оскорбляешь меня для того, чтобы я ушел. Но я не уйду.

Да, осознаю, я попала. Как не вовремя! Я не смогу ему объяснить. Но почему не смогу? Я сделаю это, и тогда он точно исчезнет. Я даже расскажу ему о тех двоих, которых я вчера...

Или нет, лучше не надо. Об этом знаем только я и та, другая. По-моему, по нам обеим плачет смирительная рубашка. Одна на двоих.

Скучные процедуры, анализы, снимок... Виталий осуждающе качает головой. Да, вы правы, док, я плохо себя вела. Но не обещаю, что исправлюсь. В свое оправдание могу только заметить, что все они первые начали.

— Ну вот, теперь у меня есть уверенность, что ничего непоправимого не случилось, — док наконец снимает перчатки. — Но я должен был убедиться. А теперь слушайте и хорошенько запомните то, что я вам скажу. Вы должны соблюдать постельный режим — по крайней мере неделю. Я буду навещать вас и контролировать. Если не послушаетесь, я не берусь даже делать прогноз относительно возможных последствий. Вы понимаете, о чем речь? Или вы хотите превратиться в двуногий овощ? А это тоже может случиться. Я дам вам лекарство, вы будете его принимать, обязательно. И никакой бурной деятельности, домашний арест, иначе я все расскажу Свете. Вы этого хотите?

— Это мерзкий шантаж.

— Когда дело касается моей работы, я редко бываю галантным. Особенно с личностями, которые с проломленным черепом откалывают номера в стиле секретных агентов.

Он что-то делает с моей шеей, и боль немного отступает. Я хочу домой, к Максу. Я устала от людей. Я, наверное, и вправду не слишком-то общительная, потому что мне все время хочется остаться одной.

— Юля, я провожу тебя до двери, — езжай домой, малыш, и забудь обо мне.

— Я сама о себе позабочусь.

— Я знаю, но...

— Мы не будем выяснять отношения. Это не надо ни тебе, ни мне. Пойми наконец простую вещь. То, что случилось, касается только меня и больше никого. Но для любого, желающего вмешаться, это будет означать смертный приговор. Я сама разберусь. А когда все закончится, я с удовольствием выпью с тобой кофе — если желание не пропадет. Мы посидим где-нибудь в уютном местечке — потом.