Семья в законе - Колычев Владимир

В приемной цвела и пахла Карина, прелестная девушка, мечта бесправного арестанта.

– Эдуард Михайлович! – зажеманилась она, поднимаясь ему навстречу.

– Эх, Карина-Кариночка, темные очи!.. – в романтическом упоении воззвал к ней Лихопасов. – Если бы ты знала, как я голоден!

– В каком смысле, Эдуард Михайлович?

– Во всех смыслах, Кариночка. Я ведь сегодня еще утром стихи читал: сижу за решеткой, в темнице сырой... Стихи хорошие, а завтрак, моя дорогая, ужасный. А потом суд был, оправдали меня, потому что я хороший. А жена, увы, не встретила, обедом не накормила. Тюрьма завтраком покормила, а жена – нет.

– Плохая жена, – сделала вывод Карина.

Эдуард и хотел бы с ней согласиться, но не мог это сделать. Ведь их разговор мог стать достоянием вездесущего Семена.

– Нет, жена у меня хорошая. Но не кормит. И я сегодня без обеда остался. И без горячего...

– Все будет, и обед, и горячее. Я сейчас все организую...

Из приемной он зашел в свой кабинет, снял пиджак, галстук, опустился на диван, включил телевизор. Сегодня он будет занят только собой.

Карина не обманула его ожиданий. И обед подала, и себя. Хватило легкого намека, чтобы она опустилась перед ним на колени, сняла блузку...

– Ух, ты! Какое тело!

Эдуард благодарно улыбнулся. Он ждал этих слов. За месяц, проведенный в камере, он заметно похудел. И на прогулках в тюремном дворике время зря не терял – подкачивал бицепсы и грудные мышцы. Силы и храбрости это ему не придало, зато он выиграл в эстетическом плане. Не Шварценеггер, конечно, но никакого сравнения с тем, что было раньше.

– Ты первая, кто это видит, – самовлюбленно сказал он.

– И первая, кто может тебя съесть.

«Поедала» его Карина медленно, кусочек за кусочком, ее голова опускалась все ниже и ниже... Она дошла до самого чувствительного места, когда вдруг открылась дверь, и на пороге появилась Юля.

Карина вскочила, застегивая блузку, Эдуард потянулся за брюками, но было уже поздно. И все же он пошел в наступление.

– Ты сама во всем виновата!

Если бы она встретила его сегодня дома, накормила обедом его и своих братьев, он бы просто-напросто не смог бы оказаться здесь и в объятиях секретарши. Но Юля не стала ничего выяснять.

– Я знаю, – сухо сказала она.

И ушла, громко хлопнув дверью. Эдуард со стоном схватился за голову. Если Юля совсем уйдет от него, Семья быстро поставит на нем крест – сначала обычный, деревянный, а потом уже, возможно, мраморный...

Пол качался, стены, казалось, изгибались, как кривые зеркала. И только Лена стояла незыблемо. Светящееся, отливающее мертвенной синевой лицо, грустные глаза, бесплотное, почти прозрачное тело... Она внезапно всплыла из темноты, и, глядя на нее, Павел боялся, что сейчас она исчезнет, растворится во мраке вечности.

«Все пьешь?» – печально спросила она.

Он не видел, чтобы она открывала рот, и голоса ее не слышал, но все же ее вопрос прозвучал в сознании ясно и четко.

Павел действительно сегодня много выпил. Может, потому и сообразил, что с покойной женой общаться нужно мысленно, а голос может прогнать видение.

«Я хочу к тебе. Я уже выплакал все слезы...»

«Все сказал?» – печально улыбнулась она.

«Нет... Я люблю тебя!»

От прилива сильных чувств закружилась голоса, Павел едва удержался на ногах. Наконец-то он признался жене в том, чего она так ждала от него на протяжении многих лет.

«Я знаю, что ты меня любишь, – ее улыбка наполнилась счастьем. – И я очень хочу к тебе».

«Ты не можешь ко мне. К тебе могу я...»

Входной звонок резкой трелью прорезал колышущуюся тьму, видение исчезло.

Павел до боли зажмурил глаза, тряхнул тяжелой от водки головой. Не было никакого видения. Просто он сходит с ума...

А звонок продолжал резать слух. Он подошел к двери, но в глазок смотреть не стал. Зачем? Если за дверью киллер, то чего бояться? Он же убьет быстро и не больно. И тогда душа устремится к Лене...

Но Лена сама пришла к нему. Она стояла за дверью, такая же взволнованная и печальная, но во плоти. Она очень хотела к нему, и вот она с ним... Она не хочет, чтобы он умирал. Поэтому сама пришла к нему.

– Лена!

Вот это было настоящее сумасшествие. Он схватил покойную жену за руку, завел в квартиру. Она прильнула к нему, согрев теплом своего тела... Она мертва, но вместе с тем живая, теплая, как будто плоть от плоти. Он должен ее бояться, но ему совсем не страшно. Потому что он действительно сошел с ума. Помешался от любви к ней...

Она молчала. Он не слышал ее голоса, и ее мысли не звучали у него в голове. Он чувствовал только одно – она очень хотела быть с ним. Быть, как женщина с мужчиной. А уж он-то как хотел! Она должна знать, как сильно он ее любит, он объяснит ей это и словом и делом...

Вне себя от возбуждения он затащил жену в комнату, вместе с ней свалился на диван. Платье с нее снимать не стал: некогда. Быстрей, быстрей... Она жарко дышала ему в ухо, сопела, стонала от удовольствия. Вот из ее груди вырвался глубокий вздох. Тело напряглось под его натиском, он ощутил горячую упругость ее живой плоти; она, расслабляясь, подалась ему навстречу... Никогда и ни с кем ему не было так хорошо, как с ней и сейчас. Все его прежние любовницы казались жалким ее подобием...

Лене совсем не нужен был парик, чтобы завести его, не нужен был и корсет с подвязками – полная ерунда. Ему достаточно чувствовать тепло ее тела, вдыхать аромат ее кожи, волос, и одно только это делает его самым лучшим любовником на свете. А еще он очень-очень любит ее, а значит, он – самый лучший муж. Лучший муж покойной жены... Но ему все равно, живая она или мертвая. Он сошел с ума и безмерно этому рад...

А потом был взрыв, который, казалось, сорвал его с дивана вместе с Леной. Они вознеслись высоко-высоко, и он уже знал, что это за высота. Сейчас она покажет ему райские кущи, где скучала без него. Там они будут счастливы. А на землю, на белый свет он больше не вернется. Теперь он знал, что можно умереть от острого наслаждения, но только затем, чтобы воскреснуть на небесах...

Но эйфория безумного блаженства вдруг схлынула, и Павел обнаружил себя на своем диване. Но Лена рядом, жмется к нему, жаркая, разомлевшая... И у него нет никаких сил: все вычерпал из себя. Сон давит на сознание всей свой массой, окутывает его розовым дымом, глаза склеивает сладкий с легкой горчинкой мед. Засыпает он, но Лена никуда от него не денется.

– Не пущу! – закрывая глаза, он крепко обнял ее и прижал к себе. – Ты со мной...

Проснулся он утром. Свет за окном, на жестяном подоконнике гулко гарцует голубь, муха вьется вокруг люстры, жужжит. А в постели только он один. Нет Лены... Да и была ли она? Могла ведь и привидеться. Слишком уж много он выпил вчера. Впрочем, как всегда...

Но почему тогда на кухне что-то шкворчит на сковородке. Луком пахнет, колбасой... Лена?!. Но ведь утро на дворе. Покойники в это время спят...

Павел осторожно поднялся, натянул брюки, тихонько прошел на кухню. У плиты стояла женщина. Очень похожая на Лену. Но это была не она... Хотя платье очень знакомое. Однотонное, стильное, длинной чуть выше колена. И задиралось оно вчера легко...

– Юля?!

– А ты удивлен? – спросила она, не поворачивая к нему головы.

– Э-э... Я не знаю...

– Ты вчера всю ночь называл меня Леной... Нет, нет, я ни в чем тебя не виню. А ты винить меня можешь. Это твое право...

– Коротко и ясно.

Лена была вчера только в видениях. А дверь он открыл Юле. Но ведь ему вчера было здорово. И не с Юлей он спал, а с Леной... Ни себя он не мог винить, ни ее. Но на душе все равно тяжко... Впрочем, у него есть лекарство.

– Только неясно, почему ты здесь.

– Я ушла от мужа, – дрогнувшим от волнения голосом ответила она.

– Ко мне?

– Нет, вообще... А к тебе я просто заглянула. Была в баре, потом решила к тебе... Я тоже вчера была пьяна.

– Тогда тебе тоже стоит подлечиться.

Он полез в холодильник, достал оттуда пару бутылок холодного пива.

– А нужно? – спросила она, с сомнением глянув на него.

– Ты же не будешь читать мне мораль? – пристально посмотрел на нее Павел.

– Нет, – опустив глаза, качнула она головой.

– Тогда мечи. На стол. Что там у тебя на печи?

Он угадал: она приготовила яичницу с колбасой и луком. Вкусно. Он ел с таким аппетитом, что Юля подвинула ему свою, нетронутую тарелку. Но он осадил ее протестующим движением руки.

– Был бы я у тебя в гостях, пожалуйста. А так в гостях у меня ты... Кстати, как ты узнала мой адрес?

– Семен сказал.

– Ну да, он про меня все знает... – разозлился Павел.

Он снова полез в холодильник, но вместе с пивом достал и бутылку водку, последнюю из своих запасов.

– Пришел ко мне, шантажировал тобой, – в запале выдал он.

– Шантажировал мной? – возмутилась она.

– Да, я был с тобой, значит, мы с ним почти родственники.

– Прямо так и сказал?

– Ну, что-то в этом роде... Дал понять, что я не могу его выгнать. А потом... Потом я совершил должностное преступление. Твой брат – козел! Но я еще хуже... Он хоть за дело, а я – предатель... Я презираю себя, понимаешь?!