Врата ночи - Степанова Татьяна Юрьевна

У Кати возникло ощущение, что у клипмейкера что-то не клеится, чем-то он сильно недоволен и раздосадован. Краем уха она слышала, о чем они говорили: «Пробы... забраковали... монтаж.... Какого рожна этим лягушатникам... пробы... да пошли они со своими придирками... У нас в контракте не значится...»

Она подумала: пока они заняты, самое время словно бы невзначай поинтересоваться у Белкина или Алагирова (тот по-прежнему сидел в углу, не спуская глаз с Яны и Риверса), чьи же все-таки эти кассеты и что на них записано? Но она опять не успела — в зал вошел... Алексей Скуратов. И при виде его Катя просто растерялась. Он тоже явно не ожидал встретить ее здесь. Кате даже показалось, что он не знает, что и сказать... ей. Однако первое неловкое замешательство быстро сгладилось. Опять же благодаря Белкину, шумно приветствовавшему шефа «югоармейцев».

— Мы с тобой на пять договаривались, прости, что опоздал, — сказал Скуратов Белкину.

— А я тут все равно до вечера. Документы готовы, — просто ответил тот.

И Катя поняла: знают они друг друга давно, крепко на «ты». И это только в их первой беседе с Мещерским Белкин официально именовал своего старого приятеля Скуратова по имени-отчеству.

С Алагировым Скуратов поздоровался так, словно они уже сегодня где-то виделись. Риверсу коротко вежливо кивнул — тоже был, видимо, знаком с клипмейкером.

— Здравствуй, — это адресовалось Яне Мелеску.

— Здравствуй, — она медленно поднялась. Рулон ватмана покатился по столу, упал на пол.

— Здравствуйте, Катя, вот уж неожиданная встреча, приятный сюрприз!

Скуратов смотрел на Катю, хитро прищурившись. От Мелеску он просто отвернулся. Не поднял рулон ватмана с пола.

— Здравствуйте, Алексей. — И какими же судьбами?

Катя опять что-то пробормотала насчет «рисунков».

— Ну, я же говорил вам — мы с вами обязательно еще встретимся.

Она не помнила, чтобы он говорил ей это. Точно не говорил.

— Ну, пойдем, проинспектируешь. Отчет о проделанной работе, — усмехнулся Белкин. И увел Скуратова в кабинет хранителя экспозиции.

Катя, для того чтобы хоть как-то заполнить неловкую паузу, возникшую при появлении шефа «югоармейцев», снова с фальшивым жаром принялась восхищаться халафской керамикой. Она чувствовала: с появлением Скуратова что-то изменилось. Изменился Алагиров. Изменилась Яна. Алагиров напрягся, хотя по-прежнему хранил глухое молчание в своем углу. Яна, напротив, оживленно отвечала на льстивые замечания и комплименты Кати, охотно показывала свои рисунки — еще, еще, доставая их из все новых папок, из стола, но...

Опрокинутое лицо, потерянное, тоскливое выражение глаз... На лице Яны вдруг разом проступила вся косметика. Словно ей в лицо направили яркий электрический свет. И теперь они существовали по отдельности — лицо женщины и эта яркая помада на губах, тени, жирная черная тушь на цыганских ресницах.

Анатолий Риверс подошел, присел на край стола, тоже внимательно начал рассматривать рисунки.

— Пашем-пашем с тобой, а эти забугорные снобы все губы кривят, — буркнул он сквозь зубы. — То им не так, это... А чего сами хотят, объяснить толком не могут. Колорит Востока, ассиро-шумерские мотивы, мать ях за ногу... Чтоб их черти разорвали, лягушатников! Ну, что такая кислая? — неожиданно в упор спросил он Яну.

— Ничего. Голова болит. Здесь очень душно.

— Да уж точно, хоть топор вешай, — нагло хмыкнул Риверс. — Хоть бы кондиционер Валька врубил, а то от этой пыли веков рак легких схлопочешь. А вы, я гляжу, подружились? — Он бесцеремонно зыркнул на Катю.

— Да, мы познакомились, — кротко ответила она. А сама подумала: нет, манеры клипмейкера ничуть не изменились. Усугубились.

— Хорошенькое дельце. Янчик — человечек золотой. — Риверс покосился на Алагирова, который, нахохлившись, следил за их беседой. — Только кое-кто это не очень-то ценит. А, Янчик?

— Отстань ты от меня ради бога, — это прозвучало как молъба.

Риверс как-то вдруг смешался, прикусил губу.

— А что же вы одна сегодня, золотце мое? — тихо и нагло осведомился он после паузы у Кати.

— А кого же вам не хватает? — так же тихо и нагло осведомилась она.

— Ну как же, паренек при вас в прошлый раз имелся. Болтался за вами, как нитка за иголкой. Мы еще с ним тут познакомились — Сережей его зовут. Серж, как говорят мои французские боссы-лягушатники.

— Он занят. У него дела.

— Как сажа бела, — хмыкнул Риверс. — А я тут, в музее, частенько обретаюсь. Думал, мы с ним как-нибудь еще увидимся (тут Катя быстро подумала — где же? не на Славянской ли площади?), раз у него тоже дела-делишки.

— Извините, Анатолий, это ваши видеокассеты? — громко спросила Катя, указав на стопку возле Алагирова.

— Наши-наши. Отснятый материал. Натурные съемки. Что, хотите взглянуть?

— Да нет, спасибо, в другой раз. А духи, ну те самые... «Евфрат» — тюбик с кровью пустыни, и сегодня при вас, Анатолий?

По его глазам, мерцавшим, как колкие голубые льдинки, Катя прочла только одно: ах ты, зараза, стервочка...

— А что? Хотите Сереженьке подарок преподнести? — спросил он, усмехнувшись.

— Ничего я не хочу, — ответила Катя, отметив, что лейтмотивом беседы с Риверсом является коротенькое словечко «хочу».

— Только мигните. Организую рекламную скидку, доставку прямо на дом со склада фирмы-дистрибьютора...

Риверс не «дошутил» — из кабинета вернулись Белкин и Скуратов. Последний нес под мышкой толстую сафьяновую папку. «С такими папками, — подумала Катя, — не стыдно и в МИД сунуться, и в зарубежное посольство».

— О чем жаркий спор? — весело осведомился Белкин.

— Так, — Катя пожала плечами.

Повисла неловкая пауза. Они все словно искали тему — любую приемлемую тему для общей беседы, — чтобы молчание не переросло допустимые хорошим воспитанием границы.

— Чудное местечко. — Скуратов обвел насмешливым взглядом стены музея. — Странное чувство испытываю, когда попадаю сюда. Валентин вам показал все здешние сокровища?

Вопрос вроде был задан безадресно. Но Катя почувствовала: отвечать придется ей. Он спрашивает ее. Она начала спокойно и обстоятельно рассказывать об их с Мещерским посещении «этих стен». Поделилась впечатлением, которое произвел на нее крылатый бык Шеду, вспомнила браслет-оберег, глиняные клинописные таблички.

— И как это они только писали на этой дряни? — Скуратов подошел к стенду, на котором лежало множество глиняных таблиц, испещренных плохоразличимыми значками. — Валя, и что, все тексты дешифрованы?

Белкин равнодушно кивнул.

— И перевести можешь? — Скуратов нагнулся к самой витрине. — Вот здесь что написано?

Белкин глянул на номер соответствующей таблички.

— Приходно-расходный лист из храма бога Луны Сина, — ответил он. — Годовой учет поступающих в кладовые храма зерновых запасов. Это с раскопок в районе реки Диалы.

При упоминании слова «Диала» Алагиров внезапно встал, тоже подошел к стенду и с любопытством склонился к экспонатам.

— А вот на этих черепках что? — Скуратов ткнул в артефакты, помеченные цифрами.

— Это литературные тексты на аккадском языке. Сборник пословиц. Вот здесь написано: «Ради похоти женился, проснувшись — развелся». А это, — Белкин указал на шесть табличек, помеченных номером 14, — юридический справочник. Среднеассирийские законы, где очень подробно разбираются уголовные нормы и различные виды наказаний...

— За какие же преступления? — заинтересовалась Катя.

— За убийство, за кражу скота. А здесь, — Белкин кивнул на терракотовый квадратик древней глины, испещренный клинописью, — перечень уголовных наказаний за мужеложство.

— Восток, — Скуратов хмыкнул. — Как там в Библии насчет Содома? Искали его, насколько мне известно, не только в Палестине, но и в Ассирии, и в окрестностях Ашурра, и в Вавилоне — блудница вавилонская... Мда, Восток... А хотите, расскажу случай, что произошел со мной в Стамбуле несколько лет назад? Я в Турции работал в одной нашей совместной фирме. Персонал был смешанный — наши и турки. Приняли мы в штат выпускника тамошнего столичного коммерческого колледжа — менеджер по связям. Парень двадцати двух лет. Но они там на юге, как виноград, рано созревают... И как-то он ко мне сразу расположился вроде бы от души. Знаете, Катя, — Скуратов вдруг резко обернулся к молчавшей Кате. — Я вообще-то не очень легко схожусь с людьми. А тут — то ли молод я был, то ли... В общем, подружились мы с ним. Работы полно было, но и выходные, конечно, случались. Он мне Анкару как гид показывал, Стамбул — к друзьям возил, с семьей познакомил своей. Потом как-то в Стамбуле в выходной однажды в баре засиделись. Ну, молодые мужики, женщина нужна... Не то чтобы бардак какой, а так, для разрядки простой. — Он кашлянул. — Я тогда не такой еще боров был. — Он снова глянул на Катю, потом на Янину Мелеску. — Ну и вкусил, в общем, под завязку константинопольского рахат-лукума. А утром в офис приехал. Смотрю, Амир — парня Амиром звали — уже там, у кофеварки нашей. Кофе, говорит, сварил горячий. Не хочешь? Я отвечаю: спасибо, отлично. Еще потрепаться хотел с ним, рассказать о приключении. А тут телефонный звонок мне. Случайно, выходя, в дверях оглянулся — вижу, а он мне из коробочки махонькой что-то в кофе сыпанул...