Постой, паровоз! - Колычев Владимир

– Я же сказал, что брат его к себе заберет.

– Мне страшно, – призналась она.

– Мне тоже было страшно, когда я ночевал в доме, где Женя убил своего брата. Теперь я знаю, кто и кого убил.

– Ты все знаешь. Потому мне и страшно. Ты страшный человек.

– Для тебя страшный, – тяжело взглянул на нее Зиновий. – Потому что я знаю твою тайну. И твой грех.

– Шипилов меня к себе не зовет?

– Не знаю. Не слышу. Давай не будем об этом. Ты не поверишь, но я сам себя сейчас боюсь.

– Мне надо успокоиться.

И Наташа знала, как это сделать. Порошка у нее навалом. Сейчас она нюхнет дозу, и все страхи пройдут. А может, наоборот, усилятся. Как бы то ни было, но ей все равно нужно закинуться…

– Да, прими свое лекарство, – кивнул Зиновий. – Но чтобы в последний раз!

– Ты это о чем? – вздрогнула Наташа.

– О наркотике, которым ты себя убиваешь.

Глупо было спрашивать, откуда он мог узнать о ее «белом золоте». Он все знает. Он все видит. Он действительно страшный человек. Но в том и была его прелесть. Наташа чувствовала, что у нее разорвется сердце от отчаяния, если она сегодня же не переспит с ним. Это было даже не желание, а непреодолимое стремление…

– Хорошо. В последний раз. Но с одним условием.

Зиновий неодобрительно покачал головой. Он не хотел, чтобы она ставила ему условия. Но она все же сказала слово.

– Сегодня ты станешь моим. И сегодня, и завтра, и всегда! Тогда снег будет только зимой. И только настоящий.

Она действительно готова была пожертвовать своим кайфом ради удовольствия почувствовать в себе его высокоградусную мужскую силу…

– Не сегодня, – покачал он головой. – Сегодня у нас покойник в доме.

– Зачем в доме? – от удивления Наташа изменилась в лице. – В землю его…

– Не по-христиански это. Отходную молитву прочитать надо. На третий день похороним, как положено.

– Можно и на второй.

– Можно и так, но не раньше.

Зиновий обмыл покойника с такой невозмутимостью и сноровкой, как будто всю жизнь этим занимался. Обмыл, одел в чистое исподнее, уложил на лавку в избе. Зажег свечку, достал молитвенник и действительно стал читать отходную молитву. Наташа с ужасом взирала на него. У нее вдруг возникло ощущение, будто он читает молитву за упокой ее души. Ведь и Шипилов может к себе позвать, и она отправится на тот свет. Она чувствовала, что сойдет с ума, если немедленно не покинет этот дом и не примет дозу…

Она закрылась в баньке. Употребила. Немного подумала, взяла ведра и отправилась к роднику. На своем горбу натаскала воды, растопила печку и прогрела баньку. Ей нужно было смыть грязь со своего тела. Ей казалось, что это поможет ей избавиться от страшных мыслей, навеянных гибелью Жени. Тогда она перестанет бояться Зиновия…

И действительно после парилки на душе полегчало. А дополнительная доза усилила произведенный эффект. Она уже не боялась Зиновия. Но захотела его так сильно, что в какой-то момент едва не выскочила голышом из бани, чтобы бежать в дом. Возможно, она бы сделала это, если бы Зиновий сам не пожаловал к ней.

Увидел, что она голая, и резко повернул назад. Но Наташа лихорадочно вцепилась ему в руку.

– Никуда ты от меня не уйдешь. И не пытайся!

– Но я не могу.

– А пошел ты знаешь куда со своим «не могу»!

Она набросилась на него как голодная мартовская кошка. И заставила осознать, что сопротивление бесполезно…

Наташа так увлеклась, что случайно коснулась пяткой раскаленной каменки. Но боль не охладила ее пыл, как раз напротив – поддала жару. И Зиновия она довела до точки кипения. Распяла его прямо на полу парилки и сама же заполнила им свои горячие глубины. Все глубины, без остатка. Давно с ней такого не было. В какой-то момент ей показалось, будто она парит на нем над облаками в раскаленном мареве стратосферы. Все выше, все жарче, еще немного, и она лопнет под натиском разбушевавшихся страстей! И Зиновий улетал вместе с ней. Она видела, как распирает его от плотского восторга, как рвется наружу сила, не знавшая выхода больше десяти лет…

Она поняла, что он больше не может сдерживать себя, и сама выдернула из себя предохранительную чеку. Мощным залпом он выплеснул в нее все свои чувства, вместе с ним взорвалась и она. Не могла не взорваться – настолько много заложил он в нее взрывчатки, настолько мощно заискрил детонатор. Это было нечто непостижимо и невообразимо прекрасное. Наташа чувствовала, что взрыв словно разнес ее на клочки. Она медленно и долго собирала себя по частям…

Зиновий первым пришел в себя. Подхватил ее на руки, легко, словно она была пушинкой, уложил на полати. Вышел, вернулся с котелком, в котором варил бальзам для Жени. Помазал им рану на ее пятке. Боль тут же прошла. А ведь она не говорила ему об ожоге. Сам догадался. Не мог не догадаться. Ведь он же ясновидящий…

– Сволочь ты, – блаженно улыбаясь, пробормотала Наташа. – Стольких баб мог осчастливить! А ты прячешься тут. Или меня ждал?

– Ждал, – кивнул он.

– Любишь меня?

Он удивленно повел бровью. Не ожидал такого вопроса. Но все же ответил:

– Люблю. Всегда любил. А ты?

Теперь он ждал от нее правды.

– Как же себя не любить, – увильнула от ответа Наташа. – Человек должен себя любить…

– Я не о том.

– Я поняла, о чем ты. Но я не могу так сразу. Или могу… Знаешь, мне казалось, что я сойду с ума, если ты не сделаешь меня женщиной… И сошла бы…

– Ты уже давно женщина.

– Да, но с тобой как в первый раз.

– У тебя был муж. Ты его любила?

– Лезешь в душу? Зачем? Ведь ты же сам это должен знать. Ты же у нас все знаешь.

– Знаю. Ты дорожила своим мужем.

– Дорожила. Но не любила. Может, я свою любовь для тебя берегла, а?

– А к Жене ты как относилась?

– Какая тебе разница? Нет его. Ни его нет, ни мужа. Женя Илью застрелил, а ты упокоил его самого…

– Неправда, – нахмурился Зиновий. – Его брат забрал.

– Ага! Пока стрела его насквозь не прошила, брат не появлялся.

– Не надо так говорить. И грешить нам здесь не надо было.

– Какой это грех? Ты любишь меня, я не могу без тебя. Где ж тут грех?

– Грех в том, что покойник рядом. Твой любовник. На его костях канкан отплясывали. Не будет нам счастья…

Был бы Зиновий пустозвоном, она бы не придала значения его словам. А это были даже не слова! Из его уст звучало пророчество. Наташе стало страшно…

– Не каркай.

– Иногда я ошибаюсь.

– Это как раз тот случай, поверь мне!

– Хотелось бы.

– Не знаю, как ты, но я хочу счастья. Обычного бабского счастья. Жить с работящим мужиком, печь ему блины, крутить хвосты коровам. И чтобы каждый день кровать ходила ходуном. Каждый день. Ты слышишь, дорогой? Я хочу тебя каждый день!

– Ты говоришь это искренне, от души?

Зиновий спрашивал это у нее, а прислушивался к самому себе. Прислушивался с настороженностью и удивлением.

– А ты и сам это должен знать. Ты же насквозь меня видишь.

– Твоя душа – потемки, – еле слышно пробормотал он себе под нос. – Я ничего не вижу.

– Но раньше видел?

– Ну, было. А сейчас нет… Да и не хочу видеть… Как мы жить с тобой будем, если я все знать про тебя буду?

Наташа смотрела на Зиновия с подозрением – то ли он в самом деле не видит ее насквозь, то ли делает вид, чтобы не смущать ее в настоящем и будущем. Действительно, как можно жить с человеком, который читает твои мысли?

– Так и будем жить, – натянуто улыбнулась она. – Ты все будешь обо мне знать. Потому что я буду тебе обо всем говорить. Ты, наверное, знаешь, что я высыпала в ручей весь порошок.

– Хорошо! – просиял Зиновий. – Наркотик – это зло.

– А как ты про него узнал?

– Увидел.

– А сейчас?

– Вижу. Как ты загрязняешь воду, вижу.

Он говорил серьезно, а потому выглядел смешно.

Вода в ручье оставалась, конечно же, чистой. Она же не идиотка, своими руками уничтожать сокровище, которое по ее личной шкале ценностей уже превзошло золото! Сейчас ей ничего не хотелось. Зиновий вставил ей так, как не могла вставить привычная доза. А на увеличение она идти боялась. Как будто знала, что добром это не закончится. Наркотик – зло. В этом Зиновий прав. Но ведь не выбрасывала она порошок. Значит, он действительно ничего не видит. Возможно, впрочем, сейчас притворяется…

Наташа легко привыкла к жизни в глуши, куда занесли ее криминальные вихри. Зиновий ее не разочаровывал – так и оставался настоящим мужиком с большой силой и достоинством. До сих пор по ее спине пробегали мурашки от одной только мысли, что сегодня вечером они снова будут сотрясать многострадальную железную кровать…

Женю три месяца как похоронили, некому им мешать. Может, они и сплясали канкан на его костях, но счастье никуда не делось. Зиновий был без ума от нее, ее же так «вставляло» с ним, что другой жизни она уже не представляла. И на «снежок» совсем не тянуло. Хотя, по идее, должна была возникнуть тяжелая депрессия, она должна была осознать собственную никчемность и покончить жизнь самоубийством. Где-то она слышала, что происходит с теми, кого насильно лишают кокаина. Но ведь она отреклась от наркотика по своей воле. Да и какая могла быть депрессия, если она с утра загружала себя под полную завязку. Дом, хозяйство – забот полон рот. Словом, не соскучишься. К вечеру так намаешься, что и баньку затопить лень. А чистоту Наташа любила. И не могла позволить себе лечь в постель, не искупавшись. Поэтому почти каждый день она ходила к реке…