Эксклюзивный мачо - Полякова Татьяна Викторовна

Дойдя до конца пристани и не обнаружив вблизи ничего похожего на яхту, я совсем было решила, что Сафронов передумал и отменил мероприятие. Я достала мобильный из сумки с намерением позвонить, но тут услышала его голос:

– Ольга Сергеевна!

Я обернулась и увидела, как он бежит по пристани в мою сторону, изрядно запыхавшийся, покрасневший, в светлых брюках и пестрой рубашке навыпуск. Сейчас он еще больше походил на колобка.

– А мы вас ждем возле шлагбаума, – с виноватой улыбкой сказал он. – Я думал, вы на машине.

– Я не знала, что здесь есть стоянка, вот и приехала на такси.

Он пожал мне руку и заулыбался:

– Пойдемте, все уже собрались, здесь небольшой ресторанчик, очень милый. Яхта подойдет через несколько минут, я только что звонил.

Ресторан в самом деле выглядел на редкость привлекательно для заведений подобного рода. На открытой веранде горшки с цветами и настоящая пальма. Клетчатые скатерти, ковровая дорожка и мозаичное панно во всю стену, то ли змея с крылышками, то ли дракон-дистрофик. Скорее всего последнее, потому что надпись на фасаде гласила – «Речной дракон».

За большим столом сидела компания, несколько мужчин и женщин. Мы подошли, все дружно оглянулись в нашу сторону и заулыбались, а Петр Викентьевич торопливо заговорил:

– Знакомьтесь, пожалуйста. Это Ольга Сергеевна Рязанцева.

Дамы встретили меня с настороженным любопытством, мужчины с интересом, чему немало способствовала моя популярность в родном городе. На службе у Деда мое имя часто мелькало в местных новостях, пару раз губернские газеты разразились в мой адрес гневными обличениями с фотографией на развороте, что меня, признаться, не особо радовало, но кто ж моего-то мнения спросит?

Я растянула губы в улыбке, демонстрируя большую радость, а Петр Викентьевич, немного волнуясь по неясной причине, продолжил представление.

– Горина Анна Ивановна, – указал он на брюнетку с внешностью роковой женщины. Должно быть, очень высокая (сейчас, когда она сидит, точнее не скажешь), худая, с большим, явно силиконовым, бюстом, огнем в очах и с пухлыми губами, тоже силиконовыми. Она высокомерно кивнула, быстро окинула меня взглядом с ног до головы и едва заметно нахмурилась. Я порадовалась, что не понравилась ей, значит, выгляжу неплохо. – Это Верочка, Вера Ильинична, – перешел Петр Викентьевич к большеротой блондинке, та приветливо помахала мне рукой. – Мы с ней старые друзья, – счел необходимым пояснить Сафронов. – Лапшин Геннадий Яковлевич, вы о нем наверняка слышали, его супруга Валерия Николаевна. Райзман Артур Борисович, а это Никифоров Павел Сергеевич. Ну вот, теперь можно выпить кофе.

Сафронов подозвал официанта и с заметным облегчением устроился на стуле, предварительно усадив меня. Я с удовольствием выпила кофе, приглядываясь к собравшимся и стараясь делать это незаметно. Не похоже, чтобы здесь встретились старые друзья. Мужчины слишком заинтересованно поглядывают на дам, дамы слишком напряжены, не расслабляются, держат спину прямой, улыбки как приклеенные, а взгляды, обращенные друг к другу, ядовитые.

Анна Горина, роковая красотка, интереса у меня не вызвала, с ней более-менее ясно. Наверняка ищет богатого мужа, смотрит высокомерно, нацелилась на Райзмана, села рядом и колено сдвигает в его сторону, уже пару раз успела задеть его ногу, оголила плечико. Приемы грубоватые, но действенные.

Верочка была мне симпатична. Похоже, действительно старый друг Сафронова, улыбчивая и в общем-то равнодушная. Кажется, у них роман с Никифоровым, но скорее всего он уже близок к концу. Она смотрит на него слишком дружески, а в глубине зрачков таится насмешка. Когда любимый не вызывает восторга и гордости, это верный признак, что все движется к завершению.

К Никифорову я приглядывалась особо: он был крупным предпринимателем, по слухам, чуть ли не миллионщиком, однако у меня эти слухи, вызывали сомнения. Занимался он, насколько я помню, всем понемногу: имел бензозаправки и сеть магазинов «Сладкоежка». Намекали на некие грехи его молодости и связи с уголовным миром: якобы на их сбережения развернулся и сейчас трудится бок о бок с братками, отмывая их денежки. Но это лишь ничем не подтвержденные слухи, вполне возможно, распускаемые врагами (а у такого парня врагов должно быть пруд пруди). По крайней мере внешне Павел Сергеевич выглядел в высшей степени прилично и даже интеллигентно. Блондин с приятным лицом и мужественным подбородком. Пожалуй, его можно было бы назвать красивым, если бы не ранняя лысина, которую он безуспешно пытался замаскировать. Рука его порой непроизвольно тянулась к ней, проверяя, как лежат волосы. Стало ясно, это «больная мозоль».

Райзман, напротив, был так волосат, что выглядел почти комично, напоминая одетую обезьяну. Рубашка с короткими рукавами позволяла полюбоваться конечностями, сплошь покрытыми густой шерстью. Руки у него были сильными, с хорошо развитой мускулатурой, а грудь широкой, навевающей греховные мысли, в том смысле, что от мужчин с такой мускулатурой ждешь чего-то особенного. А вот ладони у него выглядели по-женски ухоженными, неестественно белыми для начала лета, с безупречным маникюром, и это сбивало с толку. Я немного покопалась в своей памяти, но ничего связанного с фамилией Райзман не обнаружила, хотя мне она показалась смутно знакомой.

Лапшина можно было характеризовать двумя словами: «интересный мужчина». Лет сорока, высокий, спортивный, немногословный и вежливый. За всем этим чувствовалась уверенность в себе и достоинство, переходящее в легкое презрение к тем, у кого этих похвальных качеств нет. На жену, которая сидела рядом, он именно так и поглядывал: снисходительно, с тщательно скрываемой насмешкой, хотя она такого отношения, с моей точки зрения, не заслуживала. Женщина была красива, безусловно умна, взгляды мужа чувствовала и отлично все понимала. Похоже, она его любила, а свою печаль тщательно прятала, скорее всего из гордости, не желая признаться, что чувства мужа к ней претерпели изменения не в лучшую сторону. Впрочем, внешне все выглядело вполне прилично. Геннадий Яковлевич уделял внимание жене, сопровождая свои действия заботливым «дорогая», и в этом было что-то покаянное, точно он знал за собой вину и пытался ее загладить, и вместе с тем не в силах был избавиться от легкой насмешки в глазах, точно мстил ей за что-то и сам этого стыдился.

Компания подобралась занятная. Четверо мужчин и четыре женщины, включая меня. Тут я сообразила, что не просто так таращу глаза, а с неким умыслом: прикидываю, кто из присутствующих мог иметь к Сафронову претензии или недобрые чувства. Выходит, его тревога все-таки нашла отклик в моей душе. Я мысленно усмехнулась и покачала головой.

Разговор за столом шел вяло, все то и дело поглядывали на меня. Возможно, я их стесняла, потому что была в их компании новым человеком, а возможно, все дело в моей репутации. Райзман попытался разрядить обстановку и принялся рассказывать анекдоты. Делал он это мастерски, граждане хохотали и вскоре оттаяли душой, я хохотала громче всех, чем, безусловно, вызвала у Райзмана симпатию. Благодарный слушатель – бальзам на душу рассказчика. Настороженность покинула его, и теперь он смотрел на меня с откровенным интересом, все больше и больше увлекаясь лицезрением моих достоинств. От внимания Анны Гориной это не ускользнуло, она поджала губы и теперь бросала на меня откровенно враждебные взгляды, вызвав беспокойство у Верочки, из чего я заключила, что они подруги или приятельницы.

Сафронов по большей части помалкивал и проявлял излишнюю суету, угощая гостей. Взгляд его то и дело обращался к пристани, мы ждали уже полчаса, а яхта все не появлялась. Он не выдержал и позвонил, выслушал кого-то и удовлетворенно кивнул:

– Сейчас будут.

И действительно, буквально через пару минут мы увидели яхту, на приличной скорости она приближалась к пристани.

Сафронов подозвал официанта с намерением расплатиться, остальные недружно поднялись из-за стола. Райзман оказался рядом со мной.