Бесприютный - Варгас Фред

– Я, – делая вид, что не слышит, продолжал Люсьен, – вернул ему его маленькие крылышки, чувство собственного достоинства.

– И надеюсь, ты понимаешь, куда заведут его эти крылышки?

– За решетку! – крикнул Марк, подходя к Люсьену. – Ты отправил его прямиком за решетку!

– Вовсе нет, – сказал Люсьен, – его никто не узнает. У него теперь вид вполне добропорядочного гражданина.

– А если его узнают, идиот?

– Настоящей свободы без риска не бывает, – небрежно заметил Люсьен. – Ты историк и должен это знать.

– А если он потеряет эту свободу, кретин?

Люсьен по очереди взглянул на Марка и Луи и поставил каждому пиво.

– Не по-те-ря-ет, – по слогам выговорил он. – Полиция его как поймает, так и отпустит. Потому что убийца не он.

– Ах так! – воскликнул Марк. – А полиции об этом известно? Это что-то новенькое.

– Да, новенькое, – сказал Люсьен, быстро открывая свое пиво. – Но легавые об этом еще не знают. Я один это знаю. Но я хочу с вами поделиться, – добавил он после некоторого молчания.

И улыбнулся.

Луи открыл пиво и сделал несколько глотков, не сводя глаз с Люсьена.

– Советую сочинить, что-нибудь поинтереснее, – угрожающе произнес он.

– А мне и сочинять нечего. Главное, чтобы это была правда. Не так ли, Марк? А моя история – чистая правда.

Люсьен вышел из-за стола и сел на маленький трехногий табурет у камина. На Луи он больше не смотрел.

– Первое убийство произошло на улице Аквитании, в Девятнадцатом округе. Второе – на улице Башни Аббатис, на другом конце Парижа, в Девятом округе. Третье убийство, если мы не сможем ему помешать, случится на улице Звезды, в Семнадцатом округе.

Луи, моргая, смотрел на Люсьена, силясь понять.

– Или, – продолжал Люсьен, – на улице Венеры. Но я больше склоняюсь к улице Звезды. Это совсем маленькая улочка. Если бы полиция хорошо работала, они бы пошли и предупредили всех одиноких молодых женщин, живущих на этой улице, чтобы не открывали никому дверь. Но, – добавил он, глядя на недоверчивые лица Луи и Марка, – боюсь, полиция меня не послушает.

– Ты просто сумасшедший, – процедил Луи сквозь зубы.

– «Аквитания»?… «Башня»?… Вам это ничего не напоминает? – спросил Люсьен, глядя на них с удивлением. – «Аквитания»… «Башня»… Марк? Боже мой! Неужели тебе это ни о чем не говорит?

– Говорит, – неуверенно отозвался Марк.

– Ага! – обрадовался Люсьен. – Ну что?

– Это стихи.

– Чьи?

– Нерваля.

Люсьен быстро встал, взял с буфета книгу и открыл ее на заложенной странице.

– Вот, – сказал он, – я вам прочту:

• Во мраке, вдов и безутешен, я бреду,
• Князь Аквитании, чьей Башни больше нет.
• На струнах лютни онемевшую Звезду
• Печали Солнце Черное заменит мне^[2].

Люсьен положил книгу. На лбу у него выступила испарина, щеки покраснели. Марк видел, как сильно возбужден Люсьен, но не знал, что думать, и был настороже. Экзальтация Люсьена могла кончиться катастрофой или гениальным откровением.

– Убийца следует строчке за строчкой! – Люсьен стукнул кулаком по столу. – Эти Аквитания и Башня не случайно оказались вместе. Это невозможно! Это стихи, совершенно очевидно! Мифологические стихи, поэма о любви! Самые загадочные и знаменитые стихи столетия! Самые знаменитые! В их основе – несбыточная мечта, загадка перво-истоков! Навязчивая идея, ростки безумия! И путь преступления для психа, которым они завладеют!

У Люсьена пересохло в горле, он замолчал, разжал кулак и глотнул пива.

– И сегодня вечером, – шумно заговорил он, – я проверил Клемана. Я прочел ему это четверостишие. И я могу вам гарантировать, что он впервые слышал эти строки. Убийца не Клеман. Поэтому я и позволил ему уйти.

– Жалкий придурок, – бросил Луи, порывисто вставая.

Весь бледный от ярости, он направился к двери и повернулся к Люсьену.

– Люсьен, – сказал он дрожащим голосом, – ты должен узнать о жизни кое-что еще, кроме своей дерьмовой войны и поэзии. Усвой одну вещь: никто не убивает, чтобы написать красивые стихи! Никто не убивает женщин, чтобы украсить ими поэму, как елку шарами! Никто! Никто никогда этого не делал и никто никогда не сделает! И это не теория! Это правда жизни! Жизнь так устроена, и убийства тоже. Настоящие убийства! А не те, что рождаются в твоем мозгу эстета. А те убийства, о которых мы говорим, как раз и есть настоящие преступления, а не эстетские придумки. Так что запомни раз и навсегда, Люсьен Девернуа, если твои жалкие интеллектуальные бредни приведут Клемана в тюрьму на всю жизнь, клянусь, я заставлю тебя съедать по одной книге каждую субботу в час ночи, в память об этом событии.