Флердоранж — аромат траура - Степанова Татьяна Юрьевна

От всего этого скандала у Никиты осталось твердое ощущение, что все эти строгие ограничения доступа к больному, которые он только что испытал на себе, сделаны именно по приказу самого больного. Хвощев избегал встреч с милицией и прокуратурой — это было ясно Никите как день. Конечно, он был серьезно искалечен, не мог самостоятельно передвигаться, однако впечатление умирающего все же не производил. Он был способен дать показания, однако по какой-то причине наотрез отказывался это делать. И даже не пытался скрыть это свое нежелание.

Ничего пока не оставалось, как поразмыслить над дилеммой: насколько негуманным будет следующий шаг в расследовании — предупреждение беспомощного инвалида о том, что за отказ от дачи показаний тоже существует уголовная ответственность? Впрочем, Хвощеву в его положений — так тогда думал Никита — на любую ответственность можно было бы преспокойно забить.

В мастерской Бранковича Катя все-таки побывала. Но этому новому визиту в новые гости предшествовали некоторые события. Когда на поле так неожиданно появился Туманов, Катя пначалу этому ужасно обрадовалась. Это был как раз тот самый случай, когда третий ни в коей мере не был лишним. Однако Савва продолжать разговор при Туманове не захотел. Как-то сразу заспешил, хотя до этого вроде никуда и не торопился, снова осыпал Катю смущенными извинениями, при— гласил посмотреть его работы в мастерской, весьма задушевно попрощался и был таков. Когда он скрылся из вида, Катя с невольным облегчением вздохнула.

— Ну и что у вас тут было? — усмехнулся Туманов, оглядывая ястребиным взором примятую ложбину во ржи.

— Он меня до смерти напугал, — призналась Катя. — Он, по-моему, с приветом большим, этот ваш художник.

— С приветом, но талантливый, собака! — Туманов снова усмехнулся. — Кистью мазнет по холсту — сразу тыщ пять зеленых в карман положит. Наловчился он эти портреты писать! К нему большие люди приезжают портреты заказывать. А меня, между прочим, он так, бесплатно хочет писать.

— Неужели бесплатно? — усомнилась Катя.

— Что я, врать, что ли, буду? Пристает каждый раз с ножом к горлу. Говорит: Ты, ковбой, натура редкостная, экспрессией пропитанная.

— Вы? — Катя подняла брови, критически оглядывая Туманова.

Играла-то она насмешливое недоверие, но в душе вынуждена была признать, что Туманов, хоть и не красавец, как Павловский, но парень очень даже ничего. И весьма возможно, что Бранкович зорким оком живописца смог разглядеть под его внешней простоватостью нечто такое, что его как весьма искушенного портретиста заинтересовало.

— Костя, а вы его давно знаете? — спросила она. — Вы здесь познакомились или где-то в другом месте?:

— В другом месте.

— Где?

— Ну как сказать? На юге.

— Это что… в Югославии, да?

— Ага.

— А он что же… принимал участие в войне?

— Он интеллигент. Гений хренов. Его война только с эстетической точки привлекала. Воображение творческое стимулировала. Это мы там за них воевали — черная кость, пацанье нищее, наемники. А Савва талантом своим мастурбировал, духовно перерождался как истинный гений… Если уж так знать хочешь, мы там все трое и познакомились, в Белграде — он, я и Павловский. Шура фильм снимал — настоящую блевотину, но занятно… Савва эту блевотину комментировал как национальный гуманист, противник гражданской розни. А я их всех охранял, чтобы их как-нибудь дуриком по ошибке сербы, или хорваты, или боснийцы не замочили. В результате я в одной передряге пулю в живот получил, в госпитале долго провалялся. Шурке спасибо, что вывез меня оттуда… Ну, устраивает такой ответ? Тогда и я тебя кое о чем спросить хочу. Я ведь тоже человек любопытный. А кто это приехал к тебе сегодня утром? Я видел, тип какой-то на машине. Знакомый твой?

— Мой знакомый — начальник отдела убийств областного розыска. — Кате отчего-то не захотелось сохранять в глазах Туманова инкогнито Колосова.

— Ни фига себе! — присвистнул Туманов. — Это что же, все по нашему убийству, да?

Катя взглянула на него: его лицо и правда выражало неподдельное любопытство. Лошадь, явно соскучившись от долгого стояния на одном месте, положила ему на плечо голову, но он оттолкнул ее: «Не шали, Манька!»

— Лошадку Маней зовут? Можно погладить? — Катя потрепала лошадь по теплой шее. — Он, Костя, приехал не только по убийству Хвощева. Тут ведь еще одно убийство было в прошлом году неподалеку от вас, в Борщовке.

Туманов звонко хлопнул ладонью себе по бедру.

— Ну! А мы что с Шурой говорили! — воскликнул он. — А Труба заладил свое — район не наш, область другая… Павловский, между прочим, когда Артема-то прикончили, сразу Трубе напомнил про прошлогодний случай в Борщовке.

— Трубникову?

— Ну да. А я еще в тот раз удивился, как это ты, такая дотошная, нас о том случае не расспрашиваешь?

— Мы пока не уверены, что оба эти убийства как-то связаны, — сказала Катя. — В Борщовке в прошлом году убили некоего Богдана Бодуна. Вам эта фамилия ничего не говорит?

— Нет, первый раз слышу. Про этого убитого говорили, что он чужак, приезжий вроде из Тулы, что ли. Значит, ты не думаешь, что эти два случая связаны?

— Тут не знаешь что и думать, — вздохнула Катя. — У вас здесь бог знает что обо всем этом болтают. Связь между убийствами некоторые ваши соседи и соседки трактуют таким образом, что… в общем, в здравом уме эти трактовки просто и воспринимать-то нельзя. Суеверия сплошные.

— Ты как-нибудь с Галиной Юрьевной потолкуй на эту тему, когда она трезвая, — усмехнулся Туманов. — Она страсть любит эти самые суеверия. Говорит: в каждой легенде есть свое рациональное зерно.

— В здешней истории про мертвеца-мстителя, бандита Костальена, роковые свадьбы и блуждающие по полям огни даже с точки зрения легенды зацепиться не за что. Такие вещи знаете где всерьез рассказывают? В пионерском лагере у костра или в сумасшедшем доме.

— Огни сами по себе не опасны, так тут у нас говорят. А вот ходить за ними в поле не надо, иначе беда будет. Я вот раз в выходной в прошлом году бухнул хорошо в городе, ну и того… ехал сюда на машине, домой. Ночью ехал. Ну и, кажется, видел… Что-то мерцало далеко в поле. Между прочим, очень похожее на огни.

— Чушь все это, не верю, — резко сказала Катя. Получилось излишне резко, и Туманов это заметил. Усмехнулся.

— Ну конечно, все это чушь. Я чего подъехал-то к вам с Саввой… Тебя увидел, обрадовался. Вспомнил, что суббота сегодня. Так как насчет того моего предложения, а? Может, махнем сегодня в город вдвоем, отдохнем, потанцуем?

— Костя, я…

— Ну, ясно, сейчас скажешь — не могу, долг служебный не велит, отваливай. Этот еще мент московский к тебе прикатил… Да? Значит, мне отваливать?

— Подожди… Он сегодня уедет. А ты, Костя… я с удовольствием бы приняла твое приглашение, но… Я сама тебя попросить хотела об одной услуге. — Катя решительно перешла на «ты». — Помоги мне сегодня вечером пожалуйста. Этот ваш Бранкович — ты слышал, — он меня приглашал в свою мастерскую. И мне очень надо там побывать. Непременно надо, но… Он такой странный, так меня напугал, что… В общем, я не хочу идти туда одна. А ты его приятель, ну и сделай доброе дело — своди меня вечером к нему.

— Ты его что, подозреваешь, что ли, в чем-то? — спросил Туманов заинтересованно.

— Я никого ни в чем не подозреваю. Просто мне необходимо взглянуть на его картины. Так выручишь меня?

— Да ладно. В чем проблема-то? Мы по вечерам у него в карты играем. Скука тут у нас в деревне, ой, скука… Поневоле или запьешь, или замочишь кого-нибудь. Хоть бы почаще нам сюда таких, как ты, милиционерш присылали… Знаешь, у меня еще никогда не было знакомой девушки из милиции. Тем более такого симпатичного сыщика. Это даже забавно.

— Что забавно?

— Да ничего, просто по тебе ни в жизнь не скажешь, что ты из ментовки. Ты уж очень открытая какая-то. Чересчур. И потом, боишься всего…

— Трусость — это мой основной порок. Видишь, я его даже не в силах скрыть. — Катя улыбнулась. — Между прочим, я ведь к вам на ферму шла, хотела посмотреть на ваше передовое капиталистическое хозяйство. Там у реки видела ваше стадо, а подойти страшно. И коров ваших тоже боюсь!

— Значит, достижения наши интересуют? Ну, это мы любим — это самое, хвастаться. — Туманов закинул повод лошади на спину, вдел ногу в стремя и легко сел в седло. Наклонился, протянул руку: — Давай залезай, прокачу.

— На лошади? А я верхом не умею.

— А я тебя научу. Со мной все легко и просто. Давай цепляйся — правой рукой за меня. Смелее, крепче. Я не стеклянный. Левой — за гриву, так, хорошо… Ногу ставь в стремя на мою…

— Ой, мамочки, — Катя почувствовала, насколько он силен: едва лишь она кое-как зацепилась ногой за стремя, он почти без усилий поднял ее и посадил впереди себя. Кате пришлось ухватиться за него. Его серые глаза были у самого ее лица. Потом он чуть отвернул голову, и она увидела его крепкий красиво подбритый затылок и шею. У Туманова оказалась на удивление нежная кожа. Справа на щеке алел крохотный порез.