Крестная дочь - Троицкий Андрей

– Ваш друг будет разочарован, – сказал Девяткин. – Он очень на вас надеялся.

– Лучше бы немного подумал перед тем, как баб резать, – раздражено выпалил Олейник. – Пусть займет денег, если своих нет, и купит себе немного мозгов.

– Хорошая идея, – улыбнулся Девяткин. – Кстати, Рувинский просил передать, что в случае вашего отказа, он молчать не станет. Ему одному тонуть в дерьме не хочется. Ему за компанию веселей.

– Это в каком смысле? – Олейник округлил глаза.

– В том смысле, что ему есть, что рассказать следствию, – спокойно ответил Девяткин. – А взамен получить некоторые поблажки. Одиночная камера, заключение судебно-психиатрической экспертизы о том, что убийство было совершено в состоянии аффекта. Или переквалификация убийства на нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего. И в сухом остатке – всего три года колонии. Он информированный человек, хорошо знает законы, умеет торговаться с милицией. И, если вы откажетесь помочь, он выложит многое. И начнет как раз с той темы, которой я занимаюсь. Ваши отношения с Зубовым, пропавший самолет. И многое другое. Он так и сказал: я один на зону не пойду.

– Сволочь, мразь, – процедил Олейник. – Мешок с блевотиной. Передайте ему: пусть болтает, пока не устанет язык, скотина. Грош цена его болтовне. Впрочем, нет… Ничего не говорите. Ни слова.

Олейник откинулся на спинку стула и плотно сжал губы, переваривая новость. Девяткин смотрел в дальний угол. Что, собственно, ему известно об Олейнике? Бизнесмен, владелец фирмы грузовых и контейнерных перевозок. Отправляет за границу грузы, ввозит в Россию импортную сантехнику, строительные материалы и бытовую электронику. Перед налоговыми органами чист или почти чист. Числились за ним какие-то недоимки, но на сегодняшний день все долги погашены. Член Ротари клуба и Союза промышленников и предпринимателей. Человек, имеющий такой бизнес, надо думать, завел хорошие связи в городской администрации, а то и выше, на правительственном уровне. Он играет по правилам, платит всем, кому положено платить. И у него нет больших проблем.

Родители умерли. В разводе со второй женой. Сын учится в американском колледже где-то в Калифорнии. Приезжает в Москву редко. Олейник увлекается авиацией и футболом, к выпивке и азартным играм равнодушен. Из недвижимости две квартиры в Москве, загородный дом на Рижском шоссе, что-то есть и за границей. Ведет уединенный образ жизни, не любит всякие тусовки, не замечен в громких скандалах.

– Я всегда говорил, что Рувинский – продажная тварь, – Олейник взял себя в руки и снова заговорил спокойно. – Ничем не лучше той покойной шлюхи. У него один интерес в жизни – собственная выгода. Всегда бежит к тому, кто больше платит. Человеческие отношения, мужская дружба, – этих понятий для него не существует. Я вот что думаю: его свобода стоит слишком дорого. Наверное, смерть этого придурка обойдется дешевле? А?

– Вот тут уже мне надо подумать, – Девяткин хмыкнул. – Это ведь не так просто сделать. Кроме того, я не специалист по мокрым делам.

– Я и не говорил, что это просто. И не говорил, что лично вы должны… Ну, понимаете. Его наверняка переведут в Бутырку или Матросскую тишину, заткнут в камеру, набитую уголовным сбродом. Бедный Миша может проснуться со сломанной шеей или дыркой в горле. Такой сплошь и рядом случается. И концов не найдешь. Как вы думаете?

– Случается, – кивнул Девяткин. – Но не так часто, как вам хотелось бы. И не с адвокатами. Для справки: в уголовном мире немало людей, которые… Ну, постукивают. Поэтому ваше предложение насчет камеры, где с Рувинским может случиться несчастье, оно не годится. В принципе не годится. Если уж делать – только своими силами. Чтобы знали только вы и я. И третий человек, который выполнит работу. У вас есть на примете толковый исполнитель? Если нет, я могу порекомендовать человека.

– Не понял. Что вы задумали?

– Если Рувинскому в камере нанесут травму, скажем, ногу сломают, его перевезут в обычную городскую больницу. Потому что в нашей медсанчасти переломами не занимаются. Он будет неделю лежать в отдельном боксе. Охрана: два милиционера. Или один. Который может отлучиться по своим делам. Спуститься в столовую или еще куда. Ведь его подопечный со сломанной ногой никуда не денется… У вас будет четверть часа или около того. Это много. И расходы уменьшатся на порядок. Ну, как вам такой сюжет?

– Я подумаю, – ответил Олейник. Вариант, безусловно, неплохой, но он не привык сходу без раздумий принимать даже самые заманчивые предложения. – И позвоню вам. В ближайшее время. А теперь всего наилучшего.

Олейник поднялся, бросил на стол пару мятых купюр и вышел из ресторана. Девяткин допил пиво, покинул зал тем же маршрутом, постоял во внутреннем дворике. И вернулся назад через служебный вход. Прошел в конец коридора, до двери, обитой красным кожезаменителем. В кабинете директора ресторана сидели два сотрудника технической службы ГУВД и заспанный парень в фартуке, оперативник, исполнявший роль официанта. На столе стоял магнитофон, усилитель и еще какая-то аппаратура в двух плоских коробках.

– Как успехи? – спросил Девяткин.

– Запись разговора нормальная, нет лишних шумов и помех, – ответил один из технарей. – Голоса разборчивые. Мы использовали два направленных микрофона, замаскированных под декоративные тарелки. Они стояли за барной стойкой, на зеркальной витрине. С нашей техникой можно слушать разговор двух людей с расстояния в сотню метров. Даже если эти люди говорят тихо и стоят на самой шумной городской площади. Скажем, у трех вокзалов. А тут задача простая.

Сегодня Девяткин не был скуп на похвалы.

– Молодцы, орлы. А теперь сматывайте удочки. И отправляйтесь в контору. Через пару часов, когда прослушаю запись, расскажу, как ее смонтировать. Какие реплики оставить и что убрать. К шести вечера готовая запись должна лежать у меня на столе. Вот так.

Девяткин повертел в руках записанную кассету и опустил ее во внутренний карман пиджака.

С рассветом тело Суханова, завернутое в кусок брезента, опустили в неглубокую яму и забросали землей и песком. Зубов стоял у могилы и тер ладонью щеку, заросшую щетиной. Минуту назад он хотел что-то сказать вслух, но в последний момент все важные подобающие случаю слова куда-то пропали, в голове осталась одна чепуха. Но подумал, что слушателей, кроме Таймураза и Лены Пановой, все рано нет, а этим людям его пафосная риторика сейчас до лампочки.

Зубов воткнул в землю самодельный крест, две деревяшки, скрепленные одна с другой куском медной проволоки и сказал:

– Я вернусь, Витька, и увезу отсюда. Похороню тебя по-человечески. В русской земле, – Зубов задумался над этими обещаниями и поправил себя. – Вернусь, если жив буду.

Он повернулся и зашагал к джипу. Ветер дул в лицо, взгляд туманили слезы, и трудно понять природу этих слез. То ли пыль попадала в глаза, то ли Зубов и вправду плакал от горя. Он сел за руль, хлопнул дверцей и глянул в зеркальце. Тайм шел к машине, едва волоча ноги. Одной рукой он запахивал на груди пиджак, залитый чужой кровью, другой рукой придерживал тюбетейку, снятую с головы Суханова, чтобы ее не унесло ветром. Узкие в обтяжку штаны продрались на коленях, кроме того, ночью Тайм потерял ботинок, а когда рассвело так и не нашел его. И натянул на свои маленькие женские ноги солдатские башмаки с высокими берцами, почти новые, но слишком большие, которые завалялись в багажнике чужой «Нивы».

Следом за Таймом, пошатываясь, брела Панова. Бритая голова, замотанная бинтами, мотается из стороны в сторону. Ночью она не спала, сидела возле костра и клацала зубами, будто в ознобе. Смогла говорить, когда Зубов заставил ее выпить сто грамм спирта напополам с водой. Сейчас хмель еще не выветрился. И это хорошо, без спирта такие приключения пережить непросто, особенно женщине.

Машина тронулась с места и покатила по степи. Путь пролегали по равнине, иссеченной оврагами. На горизонте показались пологие холмы, Зубов взял напрямик, решив, что на этой тачке осилит любой подъем.

Таймураз, сидевший сзади, дважды просил остановиться и выходил на воздух справить большую нужду. То ли от грязной воды, то ли от душевных переживаний у него расстроился желудок. Таймураз рылся в аптечке, что нашел в джипе. Лекарств много, но все какие-то иностранные, с непонятными названиями. Пришлось из каждой упаковке доставать инструкцию по применению препарата и долго перечитывать забористые ускользающие от понимания фразы и спрашивать значение слов у Зубова.

– Эффект достигается при приеме двух таблеток, – вслух читал Таймураз. – Основные выделения препарата происходят с калом. С мочой выделяется только четырнадцать процентов препарата. М-да…

– Ты когда-нибудь заткнешь пачку, – обернулась Панова и посмотрела на Тайма с такой ненавистью, что он поперхнулся. – С тобой рядом сидеть невозможно. Воняет как от умного козла. Который читать научился.