Флердоранж — аромат траура - Степанова Татьяна Юрьевна

Катя увидела, как Трубников при этих словах (вообще-то очень нетипичных словах для начальника отдела убийств) резко вскинул голову и… Тут же отвернулся к окну. Полез за сигаретами.

— Вот и рождается гениальная идея — а нельзя ли использовать все эти небылицы, которые здесь так любят пересказывать, чтобы самому в глазах местных быть вне подозрений? — продолжал Колосов— Отсюда и эти манипуляции с нарочитым уродованием тел. Это не гнев, не ярость, Катя, в этом мы с тобой как раз с самого начала ошиблись. Это точный холодный расчет. Ты со мной не согласна?

По тому, как он выделил это «не», Катя поняла: сейчас он будет парировать любой ее довод. Будет парировать логично, азартно и успешно. Он многое для себя уже обдумал применительно к Павловскому. В том числе и это.

— То, что начато им, еще не доведено до конца, — продолжил Никита. — Даже если он вскоре женится на дочери Чибисова, а я уверен — так оно и будет, «Славянкой» и спиртзаводом в полном объеме он не завладеет. До тех пор, пока жив Хвощев.

— Значит, следующий кандидат в мертвецы Хвощев? — хрипло спросил Трубников.

— Да, — Колосов убежденно кивнул и обернулся к Кате: — Ты снова хочешь мне возразить?

— Нет, — ответила Катя. — Вот в этом ты прав. Их осталось только двое из всех. Но Полина сейчас в безопасности. Кажется, она опять спасена… Умереть очередь Хвощеву.

— Раз он ее ночью в постели не задушил, — сказал Трубников философски, — стало быть, теперь не задушит. Девчушка нужна живой, она как это… типа ключа, что ли… Ключа ко всему, что тут…

Колосов, выслушав его, снова обратился к Кате:

— Ты сказала: в этом я прав. Значит, только в том, что следующая жертва Хвощев? А в остальном, что же?

— Никита, помнишь я спросила тебя про Монте-Кристо?

— Ну? Что Монте-КрИсто? При чем тут какие-то романы?

— Это роман не только о сокровищах. А в первую очередь о мести. О мести как искусстве, для которой нет ни срока давности, ни преград. Это что-то вроде учебника.

— Ну да, я помню… я ж фильм смотрел. Ну и что? Что ты хочешь сказать?

— Где и когда, по-твоему, произойдет следующее убийство? — спросила Катя тихо. Знала: в этом он не ошибется.

— В. больнице. Не здесь, а в больнице в Москве. Здесь он для себя поле расчистил. Последний, кто стоит между ним и всем бизнесом, — Хвощев. И он там. Говорите, у нас нет против него доказательств? будут. Мы возьмем его при попытке покушения с поличным.

— И сколько этого ждать? — спросил Трубников. А весь его взволнованный вид говорил — уж я-то подожду, сколько надо, будьте покойны.

— Наблюдение в больнице мы установим сегодня же. Я поеду в главк, нам потребуются для этой операции дополнительные силы. Лично мне кажется — он придет к Хвощеву в день похорон Чибисова.

— Почему ты так думаешь? — спросила Катя.

— Потому что тут, в Славянолужье, будет суета и неразбериха с похоронами, поминками. Съедется масса народа, как и в день свадьбы. В сумятице легче отчалить незаметно и незаметно вернуться.

— До Москвы отсюда далековато, — хмыкнул Трубников.

—Из-за судмедэкспертизы похороны назначены на субботу. А в субботу в больнице свободное посещение с одиннадцати до семи вечера. Коммерческий корпус, конечно, охраняется, но такой, как он, пройдет любую охрану. Он умеет это делать. — Колосов недобро усмехнулся: — Я думаю, он придет, иначе другого удобного случая придется долго ждать. А дела со «Славянкой» ждать не могут. Если он придет, мы его там встретим. Другие предложения будут?

— Нет, — сказала Катя, у нее действительно не было других предложений.

Колосов улыбнулся. И улыбка эта совсем не красила его — в ней было слишком много самоуверенности и жестокости. Катя видела: он словно рад в душе, что придется помериться, силами с таким грозным противником. Павловский был значимой фигурой, а это лишь добавляло значимости и делу, и поступкам, и решениям самого начальника отдела убийств.

Когда-то давно — и об этом можно было даже не говорить — Никита был сильно увлечен Павловским, как были увлечены им многие его сверстники, ослепленные светом разных маяков, из которых Александр Павловский, въезжавший на броне танка с «Калашниковым» в руках в боснийскую или приднестровскую деревню, был, казалось, самым ярким. Ныне же светоч юности и прежнее зерцало для подражания занималось разведением канадских «мраморных» бычков на мясо для столичных ресторанов и подозревалось в совершении зверских убийств из корыстных побуждений. Отсюда, наверное, и проистекала эта ожесточенность, быть может, и эта упрямая слепота, нежелание замечать в этом очень непростом деле и кое-что другое.

То, например, что любую самую реальную, самую логически верную ситуацию можно при желании вывернуть наизнанку, как клеенчатый плащ-дождевик. И то, что люди, леем бы они там нам ни представлялись, и в нашем юношеском увлечении и в нашем зрелом тупом разочаровании, все равно всегда совсем не то, что нам в данную минуту кажется.

— Есть одно маленькое замечание, — сказала Катя. — Здесь моя работа закончена, Никита. А в больницу поедем вместе. И там я еще тебе пригожусь.

С тех пор как в больнице среди бела дня прикончили небезызвестного Клепина по кличке Вова Сухумский, проходившего главным свидетелем по делу банды братьев Стручковых, и дело в суде лопнуло как мыльный пузырь, Никита Колосов больницы не уважал. А для операций по задержанию с поличным больницы вообще были местом самым неподходящим. Но на этот раз выбирать не приходилось.

К руководству Центральной клинической больницы имени Семашко Колосову пришлось ездить дважды — раз со следователем прокуратуры и раз с самим начальником управления уголовного розыска. В результате, как и все в этом суровом мире, добро на проведение спецоперации в стенах клиники было получено с великим и ужасным барабанным боем.

Сил для прикрытия третьего коммерческого корпуса, где по-прежнему находился Хвощей, было пригнано немало. Сутки ушли на то, чтобы все подготовить, всех расставить по местам. Саму палату ухитрились по-быстрому оборудовать микрофонами, пока Хвощева возили на очередные реабилитационные процедуры. Проблемы неожиданно возникли с камерами скрытого наблюдения. В голой стерильной палате, как оказалось, не так уж и много было мест, где их можно было установить в нужном ракурсе.

Хвощева за эти суматошные сутки Никита мельком видел неоднократно. Фигурант с их первой встречи сильно изменился в худшую сторону — еще больше похудел, как-то почернел с лица. Неподвижное тело его все больше становилось похожим на скелет. В потухшем взгляде сквозило полное безразличие к происходящему.

Следователь прокуратуры все рвался допросить Хвощева. Это было необходимо. Но, понаблюдав фигуранта; когда его точно мумию везли в душевую на санобработку, он с тяжелым сердцем отложил допрос на потом. На конец операции.

А будет ли этот конец? У Колосова за эти сутки спрашивали это не раз — и коллеги-опера, и недоверчивое начальство. Что произойдет, если расчет в корне окажется ошибочен, и тот, кого все они так ждут, не явится убивать свою жертву? Ответы на все эти неприятные вопросы у Колосова имелись, а вот запасного плана не было — увы.

И вот наступила суббота. Из Славянолужья от Трубникова поступило сообщение: похороны Чибисова идут своим ЧередомНаблюдался действительно очень большой наплыв народа — деловые партнеры покойного, представители администраций — районной и областной, знакомые из Москвы, Тулы, соседи, любопытные зеваки из окрестных поселков, работники агрофирмы — все они сошлись и съехались отдать Михаилу Петровичу Чибисову последний долг.

Было море цветов, венков. Из церкви на кладбище гроб Чибисов? вез черный похоронный лимузин, заказанный в столичном агентстве ритуальвцых услуг. За гробом шла длинная процессия. Николай Христофорович Трубников, шедший в этой траурной процессии, докладывал по телефону (который научился-таки включать), что Павловский все еще в Славянолужье на похоронах.

Но день только начался, и до вечера еще было далеко.

Колосов и трое сотрудников группы захвата — все в легких бронежилетах, при оружии — с раннего утра дежурили в палате, смежной с палатой Хвощева. Здесь был установлен и монитор видеокамеры. Час шел за часом, но ничего не происходило.

Хвощев — его было хорошо видно на мониторе — лежал, не шевелясь, на своей кровати. Неотрывно смотрел в открытое окно.

Никита видел — в палату тихо вошла высокая медсестра. Подошла к Хвощеву, положила на прикроватную тумбочку пачку чистых бумажных салфеток, поставила стакан с соком. Спросила Хвощева: «Пить хотите?» Хвощев не ответил. Словно и не заметил ее прихода. Никита в соседней палате смотрел в монитор: а белый халат, оказывается, Кате шел. А вот эта смешная голубая шапочка — нет. Скрывала волосы. А он так любил, когда ее волосы распущены по плечам…