Поцелуй дочери канонира - Ренделл Рут

Одиннадцатого марта? Хозяин «Форели» без объяснений понял, о чем речь, и его глаза заблестели от возбуждения. Конечно, мистер Джонс был здесь с десятого по пятнадцатое. Это известно точно, потому что мистер Джонс всегда расплачивается за выпитое только перед самым отъездом, и в баре сохранились записи всех его заказов за эти пять дней. Сумма, которую Канонир за пять дней потратил на выпивку, показалась Вайну непомерной для одного человека. Приходил ли Канонир одиннадцатого, хозяин не знал — он не отмечал дат в своей тетрадке.

После отъезда Джонса хозяин не видел его и в ближайшее время не ждал. Домик у реки, где селился Канонир, стоял пустым, и его владелец сообщил Вайну, что мистер Джонс пока больше не бронировал. Он останавливался здесь всего четыре раза, всякий раз один. Именно так, всегда приезжал один. Однажды домовладелец видел своего клиента в «Радужной форели» выпивающим в компании с женщиной. Описать ее он не мог бы. Ну, просто женщина. Единственное, что он помнил о ней, так это то, что спутница Канонира выглядела слишком уж юной для него или, если уж на то пошло, он был для нее слишком старым.

Что ж, вероятно, Канонир Джонс отправился на рыбную ловлю в какое-то другое место. Но что за письмо могло прийти к нему в том конверте, который лежал в доме на Ниневия-роуд на каминной полке? Любовное послание? Или изложение какого-то плана? А зачем Джонс сохранил конверт, хотя, очевидно, выбросил само письмо? А потом так беззаботно использовал его как писчую бумагу и отдал Бердену?

За обедом Вексфорд обсуждал с Дорой возможность поехать куда-нибудь на выходные. Конечно, она может поехать, если хочет. Но сам инспектор вряд ли куда вырвется. Во время всего разговора Дора не отрывалась от журнала, и когда Вексфорд спросил, что ее так увлекло, она ответила: статья об Огастине Кейси. Вексфорд издал звук, который авторы викторианских романов обозначали как «пест!».

— Рег, ты закончил «Полчища мидян»? Я хочу почитать.

Он подал ей книжку, а сам открыл «Прекрасна, как дерево», в которую еще не успел как следует углубиться. Не глядя на жену и не поднимая головы от книги, он спросил:

— Ты говорила с ней?

— О, Рег, ради бога! Если ты имеешь в виду Шейлу, так и скажи! Мы разговариваем с ней как обычно, только тебя не оказывается рядом, чтобы вырвать у меня трубку.

— Когда она едет в свою Неваду?

— Недели через три.

По выходным Престон Литлбери обитал в маленьком доме в самом центре деревеньки Форби. Форби упоминается в списке самых живописных английских деревень на пятом месте. Именно потому, сказал Престон, он и приобрел здесь домик для отдыха на выходных. Конечно, он предпочел бы самую живописную деревню Англии — если бы она была так же близко от Лондона, — но та, увы, оказалась в Уилтшире. И конечно, это не был в строгом смысле дом для уикенда, иначе они не застали бы хозяина в четверг.

Престон доложил им все это с улыбкой на губах, сложив руки домиком под подбородком. У него была скупая и тусклая улыбка с оттенком покровительства. Было сразу заметно, что он живет один. Барри Вайну комнаты в доме Престона напомнили антикварный бутик. Здесь все имело вид заботливо сбереженной и тщательно сохраняемой старины, и не в последнюю очередь — сам седовласый мистер Литлбери в серебристо-сером костюме, розовой, сшитой на заказ рубашке и алом галстуке в серую крапинку. Как и многие антикварные предметы, Престон был старше, чем казался на первый взгляд. Барри дал бы ему семьдесят с лишним. Речь его напоминала речь позднего Генри Фонды в роли какого-нибудь профессора. Объясняя род своих занятий, Престон Литлбери выражался так витиевато, что Вайну мало что удалось понять. Престон родился в Филадельфии, американец, жил в Цинциннати, штат Огайо, как раз в те времена, когда в тамошнем университете преподавал Харви Коупленд. Там они познакомились. Престон также был знаком в те годы с доктором Перкинсом, нынешним ректором Университета Южного Майрингема. Он и сам был вроде ученого, работал в Музее Виктории и Альберта, добился авторитета в своей области и, было время, писал в одной из национальных газет колонку, посвященную предметам старины. А сейчас, как можно было понять, Престон жил перепродажей старинного серебра и фарфора. Эти сведения Вайну пришлось выуживать из расплывчатых и многословных объяснений. Во время разговора мистер Литлбери постоянно кивал головой, как китайский болванчик.