Шестьдесят смертей в минуту - Троицкий Андрей

Лебедев, разогнавшись, высадил плечом запертую дверь в соседнюю комнату, включил свет и с порога заорал:

– Полиция! Всем на пол! Руки за голову! Лежать, я сказал…

Девяткин же кинулся к кровати, ухватил выброшенную для удара ногу, вывернув ступню, бросил на женщину матрас, сам навалился сверху. Стащил ее вниз, на пол, подмяв под себя, перевернул на живот и вытащил наручники.

– Насилуют! – во всю глотку закричала женщина. – Менты насилуют! Ублюдки!.. Слезь с меня, мразь! Люди, посмотрите, что творится! Менты вломились, чтобы женщин насиловать. Господи, да что же это делается!.. Люди!.. Честных граждан убивают!..

– Заткнись, дура, заглохни, – повторял Девяткин, сидя на женской спине и стараясь завести руки назад, чтобы замкнуть на запястьях стальные браслеты.

Майор хотел уже подняться на ноги, но тут грохнул первый выстрел. Пуля пробила стену между большой комнатой, где недавно шла гулянка, и спальней. Второй и третий выстрелы Девяткин услышал, когда падал на пол.

Посыпалась сырая труха. Отлетевшая щепка поцарапала щеку. Юрий уже сжимал рифленую рукоятку пистолета, готовый стрелять в ответ. Только куда стрелять и в кого? Четвертая и пятая пули прошли над головой, прошили перекладину кровати и застряли в матрасах. Пятая разбила стекло окна. В соседней комнате слышались какая-то возня и властный голос старлея:

– Сказано тебе – лежать! И не кусаться!

Снова ударили выстрелы, что-то загромыхало, будто на пол упали пара кастрюль, донесся звук бьющегося стекла. Девяткин, лежа на полу, подумал, что в соседней комнате человек, и не иначе как Тост, сбросил с подоконника горшки с цветами и пытался раскрыть створки окна. А когда не получилось, разбил стекла пистолетом и теперь пытается пролезть в узкое пространство между рамами. Это займет несколько секунд. А там – поминай как звали…

Юрий вскочил на ноги и рванулся в коридор. Поскользнулся на полу, залитом водой. Мужчина в майке, получивший удар по лицу и пребывавший в глубоком нокауте, лежал в луже, разметав руки по сторонам и раскрыв рот. Повернув налево, в узкий проход между двумя комнатами, Девяткин не успел тормознуть, налетел грудью на дверь, распахнул ее настежь и дважды выстрелил в потолок.

Ослепили вспышки ответных выстрелов. Тост не жалел патроны – видно, успел перезарядить «пушку». Девяткин рухнул на пол и подумал, что худшие прогнозы сбываются. Тост, не сумев открыть окно, разбил стекла и теперь выбирался наружу. Одна нога уже на подоконнике. Еще секунда, и он окажется во дворе, перемахнет забор и скроется в темноте дождливой ночи. Не поднимаясь с пола, майор перекатился от порога к дивану и, крепко захватив рукоятку пистолета, выстрелил, целясь в ногу.

Мужчина вскрикнул, громко застонал и выпустил «пушку» из рук. Ствол упал на пол, отскочив от досок, исчез в темноте, а человек так и остался сидеть на подоконнике – одна нога в комнате, другая снаружи.

Девяткин врубил свет и осмотрелся. Мужчина неподвижно сидел на подоконнике, свесив голову на грудь и опустив руки, будто собрался отдохнуть перед побегом. Девяткин подошел ближе, коснувшись подбородка, приподнял голову и заглянул в открытые глаза. Потом отступил в сторону и услышал, как всхлипнула женщина. На разобранном диване в углу лежала девица, закутанная в толстое одеяло, из которого вылезли клочья ваты. Голову она накрыла огромной пуховой подушкой, словно та могла спасти от пули. Из-под одеяла высовывалась нога с татуировкой в виде змейки на щиколотке.

– Вставай, красавица, и одевайся, – сказал Девяткин.

Он вышел в коридор, наклонился над мужиком, лежавшим в луже, и прочитал блеклую татуировку на запястье: «Вова». Пульса у Вовы не было – шальная пуля попала в правую часть груди и вышла из левой, видимо зацепив позвоночник.

Девяткин прошел дальше, осмотрел кухню, зажег свет во всех комнатах и быстро обследовал одну за другой. В спальне слева лежала уже знакомая девица, которая так ловко дралась ногами. Закованная в наручники, она снизу вверх смотрела на Девяткина полными слез глазами, молившими о помощи. Светлый ковер впитал в себя кровь, сочившуюся из простреленной ягодицы. Пуля вырвала кусок плоти и, изменив направление, вылетела в окно. Снимая с нее наручники и освобождая рот от кляпа, Девяткин подумал, что попка девчонки никогда не будет такой, как прежде, – гладкой и твердой. На месте, куда вошла и откуда вышла пуля, останутся шрамы и вмятины, как на бампере разбитой машины.