Поцелуй дочери канонира - Ренделл Рут

— Ты шикарно выглядишь, папа.

Он поцеловал дочь и сказал, что ему нравится дом. Хотя он и оказался великоват и пустоват по сравнению с тем, каким Вексфорд его запомнил, увидев впервые, никто не станет отрицать, что здесь можно устроить отличную вечеринку.

Инспектор прошел в гостиную, где уже было полно народу. Комната не была как следует отделана, и по ней самыми горючими слезами плакало паровое отопление. Но огонь, пылавший в псевдоаристократическом камине, смотрелся недурно, а пятьдесят набившихся в комнату гостей достаточно нагревали помещение. Инспектор поздоровался с зятем и взял поданный ему стакан ключевой воды, щедро уснащенный льдом, лаймовыми дольками и листиками мяты.

Здесь все знали, кто он такой. Проходя сквозь толпу, Вексфорд замечал в лицах пусть не тревогу, но какую-то настороженность. Люди подбирались и будто проверяли наскоро, все ли у них в порядке. Но в этот раз было все же приличнее, чем во время кампании против пьяных водителей: тогда мужчины при его приближении бросали тревожные взгляды на свои стаканы, на пару сантиметров наполненные виски, явно прикидывая, можно ли выдать содержимое за яблочный сок или лучше положиться на классическое оправдание: за рулем жена.

В кружке подруг Сильвии из управления образования Вексфорд увидел Вердена с Дженни. Большой стакан в руке Вердена, несомненно, был наполнен яблочным соком — чтобы налить себе сразу полпинты скотча, Майку пришлось бы сначала сойти с ума. Итак, он нашел подходящего собеседника на большую часть вечера — и пробрался к Бердену сквозь толпу гостей.

— Шикарно выглядишь!

— Ты уже третий, кому вздумалось высказаться про мой вид. В этих вот точно словах. Я что, обычно такой неряха? Звезда подиума для «оксфамского» дефиле?

Берден в ответ поднял бровь и молча улыбнулся своей быстрой скупой полуулыбкой. Сам он был в угольно-черном кашемировом пуловере на белую водолазку, черной ветровке из мокрого шелка и джинсах от модного дизайнера и, видимо, рассчитывал произвести впечатление. Но, похоже, его не поняли. Во всяком случае, не Вексфорд.

— Раз уж у нас зашел такой разговор, — сказал Вексфорд, — в этом костюме ты выглядишь как этакий щеголеватый пастор — подобающий обитатель этого дома. Все дело в воротнике-стоечке.

— Да ладно, — ответил Берден раздраженно. — Ты это говоришь только потому, что я не выгляжу все время как парень, у которого на лбу написано «легавый». Бери свой стакан, пошли-ка. Тут народу как селедок в бочке.

Они прошли в комнату, которая могла служить былым хозяевам малой гостиной, кабинетом, комнатой для рукоделия или «будуаром». В углу булькал масляный обогреватель, который почти не давал тепла, зато наполнял комнату запахом.

— Посмотри на лед в моем стакане, — сказал Вексфорд. — Как игральные кости. Как их назвать? Кубики льда не скажешь, раз они такие округлые. Может, шарики льда?

— Никто не поймет, о чем речь. Лучше уж сказать «круглые кубики льда».

— Пожалуй, но здесь получается противоречие в терминологии, тогда уж…

Но Берден решительно перебил его.

— Пока ты был с этой дамочкой Гарленд, звонил Фриборн. Попал на меня. Сказал, что это просто цирк — содержать «комнату убийства» четыре недели после преступления — и заявил, что к концу недели нам нужно убраться из Танкред-Хауса.

— Да знаю. У меня с ним встреча на днях. Но кто это, интересно, называет ее «комнатой убийства»?

— Карен называет. И Гэрри — когда отвечают по телефону. Хуже того — я раз слышал, как Гэрри снял трубку и сказал: «Убойная слушает».

— Впрочем, неважно. Нам там больше делать нечего. Майк, я уже почти докопался. Пока больше ничего тебе не могу сказать, но мне осталось уяснить всего одну или две вещи. Не хватает только последнего звена…

Берден недоверчиво взглянул на Вексфорда:

— Ну а мне, прямо сказать, не хватает гораздо больше. Ты отдаешь себе отчет, что мы даже первого препятствия не преодолели — мы не знаем, как им удалось никем не замеченными скрыться с места преступления?

— Смотри. Дейзи позвонила в восемь двадцать две. С того момента, как те двое скрылись, прошло, по ее словам, пять-десять минут. Но ведь она не знает точно, и это, прямо скажем, довольно грубая оценка. Если все-таки прошло десять минут — а больше, думаю, не могло, они должны были выезжать в восемь двенадцать — на четыре минуты раньше Джоан Гарленд. Этой женщине я верю, Майк Как все помешанные на точности люди, она умеет определять время. Если она говорит, что уехала в восемь шестнадцать, значит, это и было в восемь шестнадцать.