Без единого свидетеля - Джордж Элизабет

— То есть убийце эти преступления представляются печальным долгом, который он должен исполнить. Это его убеждение.

Линли показалось, что психолог заходит слишком далеко. То, что было сказано вначале, еще как-то можно проглотить. Но это? Компенсация? Наказание? Печальный долг? Зачем делать это четыре раза, если потом он сожалеет о содеянном?

— Для него, — сказал Робсон словно в ответ на вопросы, которые Линли так и не задал вслух, — конфликт состоит в потребности убивать; потребность же эта вызвана источником стресса. Эту надобность он может удовлетворить только актом убийства, хотя отлично осознает, что поступает плохо. Противостоять ей он не может.

— Правильно ли я понял вас, что он снова сделает это? — спросил Линли.

— Тут даже вопросов быть не может. Более того, потребность убивать будет только нарастать. Она уже нарастает — это мы можем понять по четырем известным нам убийствам. Вы сами можете видеть, что он поднимает ставки. Об этом говорит не только то, что он выбрасывает тела в местах, где его с большой долей вероятности могут заметить, но и те штуки, которые он проделывает с телами.

— Увеличивает количество оставленных меток?

— Да, он делает свою подпись более очевидной. Судя по всему, он считает, что полицейские слишком глупы, чтобы поймать его, поэтому ему хочется поддразнить вас немного. Он трижды обжигал ладони жертв, а вы не сумели увидеть связи между убийствами. Так что ему пришлось пойти дальше.

— Но почему он пошел настолько далеко? Разве недостаточно было просто разрезать живот последней жертвы? Зачем добавлять метку на лбу? Зачем эта набедренная повязка? Зачем он вырезал пупок?

— Если отбросить набедренную повязку как психическую компенсацию, то мы имеем разрез, отсутствующий пупок и метку на лбу. Разрез на теле можно трактовать как часть ритуала, который мы еще не сумели разгадать, а изъятый пупок — как жутковатый сувенир, с помощью которого убийца рассчитывает заново пережить событие. Остается только символ на лбу, который служит для сознательного усиления впечатления от совершенного действа.

— А как бы вы истолковали эту метку? — спросил Линли.

Робсон взял в руки одну из разложенных на столе фотографий — ту, где кровавый рисунок был отчетливо виден.

— Она чем-то напоминает клеймо, которым метят скот. Я имею в виду саму метку, а не то, каким способом она нанесена на тело. Круг с двумя двухголовыми крестами, которые делят его на четыре части. Он наверняка обладает каким-то конкретным значением.

— То есть вы считаете, что это не подпись преступника, в отличие от других характерных действий?

— Я думаю, это больше чем подпись, потому что символ слишком сложен для этого. Почему не поставить обычный крест, если нужно всего лишь пометить тело? Почему не один из своих инициалов? В любом случае это было бы гораздо быстрее, чем рисовать на жертве замысловатый символ. А время для убийцы, я полагаю, весьма важный фактор.

— Значит, эта метка служит двоякой цели.

— Да, такое у меня складывается впечатление. Ни один художник не подписывает свое произведение до тех пор, пока не закончит его, и тот факт, что символ нарисован кровью самой жертвы, говорит о том, что его нанесли на лоб уже мертвого человека. Так что — да, я думаю, это прямое послание.

— Полиции?

— Или жертве. Или семье жертвы. — Робсон собрал фотографии и отдал Линли. — Ваш убийца испытывает огромное желание быть замеченным, суперинтендант. Если это желание не удовлетворено уже обретенной известностью в прессе — а оно не удовлетворено, потому что потребности такого рода ничем не могут быть удовлетворены, — то он нанесет новый удар.

— Скоро?

— На вашем месте я ожидал бы этого очень скоро.

Психолог вернул Линли также копии полученных ранее отчетов. К ним он приложил свое заключение, которое вынул из папки, — аккуратно распечатанное, официальное, на бланке психиатрической больницы для преступников.

Линли собрал все в стопку, сверху положил визитную карточку психолога. Он размышлял над услышанным. Некоторые из его коллег, как было известно Линли, абсолютно доверяли этому искусству (или науке, если считать, что выводы основаны на неопровержимых эмпирических доказательствах), но сам он не принадлежал к их числу. Поставленный перед выбором, в любой ситуации он предпочел бы положиться на собственный мозг и кропотливо просеивать конкретные факты, а не создавать на основании этих самых фактов портрет неизвестного человека. Кроме того, он пока не видел практической пользы от такого портрета. Так или иначе, им предстоит найти убийцу среди десяти миллионов людей, населяющих Большой Лондон, и каким образом психологический портрет, нарисованный Робсоном, поможет следствию, Линли не представлял. А вот сам психолог, по-видимому, знал это. Он добавил последнюю деталь, словно поставив точку в отчете.