Закон трех отрицаний - Маринина Александра Борисовна

Ну вот и последняя ступенька на пути вверх, теперь можно отдышаться и посидеть в одной из комнат. В воскресенье Настя сидела в детской – самой ближней к лестнице. Сегодня она решила увеличить нагрузку и, несмотря на обжигающую боль, протащить себя до дальней комнаты, которая была чем-то вроде гостевой спальни пополам с кабинетом. Там стоял рабочий стол с компьютером, были полки для книг и кассет, телевизор и большой диван, раскладывающийся в двухспальное ложе. Десять минут на отдых – невероятный прогресс по сравнению с получасом в воскресенье – и в обратный путь. Мимо хозяйской спальни, мимо хозяйского санузла (гостевой, которым пользовалась Настя, находится на первом этаже), мимо детской – и к ненавистной лестнице. Нет, нельзя так думать, это неправильно. Лестница чудесная, прекрасная, просто отличная лестница, самая лучшая на свете. Чем труднее по ней ходить, тем больше нагрузка на ноги, следовательно, тем эффективнее упражнение, тем ближе выздоровление. Будь благодарен всему, что тебя окружает. Даже если это всего лишь крутая узкая винтовая лестница, на которой ничего не стоит шею свернуть. Спасибо тебе, лестница, за то, что ты такая, я тебя люблю. Спасибо теплотрассе за то, что на ней случилась авария, потому что благодаря ей я теперь знаю, как это здорово – сидеть перед горящим камином и смотреть на огонь. Спасибо тебе, нога, за то, что ты сломалась, иначе мне в голову могли бы никогда не прийти те мысли, которые пришли. Я учусь быть благодарной всему, что со мной происходит и меня окружает…

Уф-ф! Все. Первый этаж. Настя взмокла от усилий и боли, ей стало душно. Она дошла до окна, распахнула его, несколько раз глубоко втянула в себя сырой холодный воздух. Ей сразу стало легче, сердце забилось ровнее. Спасибо тебе, осень, за то, что ты осень и у тебя такой холодный влажный воздух, а не сплошная летняя пыльная духота. Будь благодарной всему…

Телефон. В первый момент Настя даже не сообразила, в каком кармане звенит, засуетилась, попеременно вытаскивая то мобильник, то радиотрубку и бестолково нажимая кнопки.

– Это я, Настя Пална, – послышался усталый голос Сережи Зарубина. – Ты еще не спишь? Извини, что поздно.

– Ничего, нормально. – Она отошла от окна и присела в кресло. – Рассказывай.

– Да нечего особенно рассказывать, багаевских ребят трясем. Их, как ты понимаешь, много, нас – мало, так что все в рабочем режиме. Пока ничего не вытрясли.

– Селуянов тебе звонил?

– Звонил.

– А ты что?

– Ну а что я? Я маленький добрый мальчик, отдал ему все, что у меня было по Кабалкиной. Мне не жалко, пусть пользуется, мне эта многодетная мать больше не нужна. У меня теперь совесть спокойна.

– В каком смысле?

– Ну, я же все смотрел, как она дергается, нервничает, и думал, что она Волкову покрывает, поэтому врет мне. Ни одному ее слову не верил. А теперь понятно, отчего она такая психованная. Стало быть, ее показаниям насчет Волковой вполне можно доверять.

– Все-таки занятно получится, если она окажется связанной с убийством Аничковой. Редчайшее совпадение. Ну что ты такой кислый, Сережа? Порадовался бы за товарища.

– Я не кислый, – вздохнул в трубку Зарубин. – Я горем убитый.

– Что-то случилось? – заботливо спросила Настя.

– Ага. С Гулей поссорился. Теперь она отказывается выходить за меня замуж. Вот ведь козел же я! Еще год назад твердо решил сделать ей предложение и почти сделал, довел бы тогда дело до конца – сейчас были бы женаты, и никуда бы Гулька от меня не делась.

– Она и так никуда не денется, – успокоила его Настя. – Ты же сокровище, Сержик, таких, как ты, делают раз в сто лет, и Гуля твоя это прекрасно понимает.

– Думаешь? – с сомнением спросил он.

– Точно тебе говорю. Поверь мне, я старая и мудрая черепаха Тортила. Все обойдется, и вы помиритесь, вот увидишь.

Настя снова сунула трубку в карман, вытянула ноги и положила расслабленные руки на мягкие подлокотники. Господи, как же хорошо! Какая тишина, покой, прохлада…

Ей показалось? Или под окном что-то влажно прошуршало? Крыса? Бродячая кошка? Или человек?

Ей стало страшно. Она совсем одна в доме, рядом лес, и окно нараспашку. Если там, за окном, человек, то кто? Кто-то из своих решил напугать? Или чужой? Зачем он стоит под окном? Чего ждет? О господи, ей даже защититься нечем…

Каминные щипцы. Вот они, совсем рядом, встать с кресла и сделать три шага, протянуть руку и взять их. Они тяжелые, чугунные, хоть на что-нибудь да сгодятся.

Да, действительно тяжелые. Одно дело поворошить ими угли, и совсем другое – размахнуться и нанести удар. Будь благодарна… Спасибо тебе, камин, за то, что ты есть, и, следовательно, рядом с тобой есть чугунные щипцы.

А если он сейчас смотрит на меня в окно, видит, как я хромаю с тяжеленными щипцами в руках, и смеется надо мной? Господи, да о чем я думаю! Черт с ним, пусть смотрит, пусть смеется, лишь бы не убил.

И вообще, что это она разнервничалась не в меру? Еще совершенно неизвестно, что это было, может, зверек какой или вовсе слуховая галлюцинация. Она – неспортивная и в данный момент не особенно физически здоровая женщина средних лет, не привыкшая жить за городом, вот и мерещатся с перепугу всякие страсти-мордасти. Надо спокойно подойти к окну, выглянуть наружу, убедиться, что там никого нет или, наоборот, сидит какой-нибудь безобидный бродячий кот, закрыть окно, потом дойти до входной двери, запереть изнутри замок и ложиться спать. Такой простой план.

Но почему же так трудно его осуществить? От страха тело плохо слушается, ноги не идут, руки не поднимаются. Все будет хорошо, все будет просто отлично, никто не собирается ее убивать, она никому не нужна, одинокая хромоножка, единственное украшение которой – обручальное кольцо.

Она собралась с силами и выглянула в окно.

От дома мелькнула чья-то фигура, похожая на тень. Послышались быстрые удаляющиеся шаги.

Значит, ей не показалось. Ну и что теперь делать? Запереться на все замки, сидеть всю ночь без сна, дрожа и обливаясь потом от страха, а утром звонить… Кому? Дюжину? Лешке? Чтобы они… что? Бросили все и сидели тут с ней до полного выздоровления? А может, позвонить в поселковую охрану, у них тут есть какая-то служба безопасности, Пашка оставлял ей все телефоны, в том числе и этот. Да, правильно, нужно им позвонить, предупредить, что возле дома шатается какая-то неустановленная личность, пусть проявят бдительность. Территория поселка не охраняется, забора и шлагбаума нет, въезд на нее свободный, но местная служба безопасности все-таки наличествует. Интересно, для чего? Чтобы вывозить трупы после уже состоявшихся нападений? Тьфу, глупость какая! Надо звонить.

Ей вежливо ответили, что в случае опасности она должна нажать кнопку сигнализации, в доме Дюжина таких кнопок целых пять, по всему помещению понатыканы. Разве Павел Васильевич ее не предупредил?

– Да, – удрученно пробормотала Настя, – предупредил. Но я от страха забыла. Теперь вот вспомнила.

– Ничего страшного. Завтра к вам подойдет наш представитель, который устанавливал сигнализацию, и еще раз покажет вам расположение всех кнопок. Мы прибываем на место в течение двух-трех минут после получения сигнала тревоги. И чтобы вы не беспокоились, мы в течение ночи будем регулярно патрулировать ваш участок.

Мужчина из местной охраны был нетороплив, обстоятелен и действовал на Настю успокаивающе. И в самом деле, Пашка говорил ей про кнопки и про сигнализацию, как же она забыла! За щипцы схватилась, дуреха…

Ничего с ней не случится, охрана о ней позаботится. И кнопки есть. Но все же кто-то стоял под окном и наблюдал за ней.

Кто? И зачем?

– Это никуда не годится.

– Опять? – тоскливо спросил Антон.

Он валялся на диване в квартире Аниты и тупо таращился в потолок, изнывая от скуки и одновременно опасаясь того момента, когда придется вступать в разговор независимо от темы. Ему вообще не хотелось разговаривать. Старые джинсы своей мятой мягкостью уютно обволакивали длинные ноги, а давно потерявший форму джемпер – домашняя униформа, постоянно хранящаяся у Аниты, – не стеснял движений, какую бы затейливую позу ни принимал Антон. Он всегда поражался тому, что Анита дома одевалась так, будто в любой момент могли прийти посторонние. Не нарядно, но прилично. Ни разу не видел он, чтобы днем она ходила не то что в халате, а даже хотя бы в неглаженой футболке. Халат существовал только для первых десяти минут после утреннего пробуждения и последних десяти – перед сном, после душа. Всегда аккуратно причесанная и тщательно одетая, чаще всего – в узкие брючки и какую-нибудь облегающую кофточку или свитерок. И никаких украшений. Зато всегда духи и непременно оригинальная заколка, удерживающая тяжелый узел гладких шелковистых волос.

Вот и сейчас она сидела над сценарием, такая красивая, с прямой спиной и изящно изогнутой шеей, такая собранная и серьезная, словно не у себя дома, а по меньшей мере в публичной библиотеке. Ну что там опять с этим сценарием? Это, кажется, уже седьмой или восьмой вариант. Костя Островский озвереет, если Анита снова завернет работу сценариста, которую сам Костя вроде бы считает приличной, иначе не принес бы показывать.