Болгарский след - Вилье Жерар де

Тодор Васлец погрузился в размышления, поглаживая при этом кошку.

— Вы полностью доверяете человеку, с которым собираетесь встретиться? Они мастера провокаций: это лучшее средство выявить противника.

Ну как ему сказать, что речь идет о генерале КГБ?

— Да, я гарантирую, — сдержанно ответил Малко.

Ему было очень стыдно давать такую «гарантию». В случае провала никто не предложит обменять Тодора Васлеца на кого-то. Они замолчали. Только кошка нежно мурлыкала. Наконец болгарин произнес:

— Хорошо, я готов помочь. Что надо сделать?

— Где можно было бы через вас передать послание? Разумеется, не здесь.

Женщина внимательно слушала с испуганным видом. Неожиданно она что-то быстро сказала по-болгарски. Малко понял, благодаря знанию русского языка.

— Ты сошел с ума! Ты его не знаешь. Алоис — хороший парень, но он горький пьяница... У тебя что, мало неприятностей?

— Думаю, что он искренен, — коротко ответил Тодор. — Может быть, он поможет нам уехать.

Малко не пошевелился, ожидая, чтобы болгарин ответил ему по-английски.

— В настоящее время я выполняю заказ одного государственного магазина. Я работаю каждый день в Музее икон в подвале собора Александра Невского. Копирую некоторые иконы. Там много посетителей — иностранцев и болгар. Вы можете прийти туда, не особенно привлекая внимание. Бумагу можно незаметно положить на мой мольберт.

Замечательная идея! На радостях Малко опрокинул стопку. Болгарская водка оказалась чистым спиртом. Его пищевод был в огне. Жаль, что нет его любимого коньяка «Гастон де Лагранж». Он горячо пожал руку хозяину и сказал неожиданно охрипшим голосом:

— Подумаю, может быть, удастся что-нибудь сделать, чтобы помочь вам уехать, в рамках нашей операции. Но не следует слишком обольщаться. Твердо я пока ничего не обещаю.

В глазах художника сверкнул огонек надежды.

— Это было бы чудесно, — прошептал он. — Я просил генерала госбезопасности принять меня. Мне хотелось бы выехать для проведения выставки. Он принял меня на три секунды, чтобы объявить, что никогда не даст паспорта, и не стал объяснять почему. Меня считают здесь антиобщественным элементом. До освобождения мой отец был хозяином завода...

— Это понятно, — сказал Малко, горло которого продолжало гореть.

Он долго жали друг другу руки. Если и дальше так пойдут дела, то скоро грузовик превратится в автобус... После жарко натопленной комнаты ветер показался еще более ледяным. В стоящем рядом гараже Малко заметил старый прицеп. Алоис Картнер заговорил:

— Вам повезло. На Тодора можно рассчитывать, но умоляю вас, не подставьте его...

— Попытаюсь.

Они вернулись в центр. На перекрестках милиционеры, сдержанные и медлительные, регулировали уличное движение. Люди спешили по своим делам в каком-то странном молчании. На лицах не видно ни радости, ни жизни, несмотря на официальную иллюминацию.

На более ответственных перекрестках милиционеры сидят в стеклянных будках, возвышающихся над дорогой. Видно, что там они в тепле. Расставшись с Алоисом Картнером, Малко вернулся к «Витоше» за рулем арендованной «лады». Казалось, что машина никогда не преодолеет этот подъем...

Майю он нашел в бассейне, примыкающем к биллиардной. Она загорала под лампой в купальнике, лишь слегка прикрывающем ее тело. Малко подошел к ней и тихо шепнул:

— Я его нашел...

Она радостно вскочила на ноги.

— О, благодарю, благодарю!

Он ушел, мысленно выражая надежду, что она не расскажет о случившемся агентам госбезопасности. Несколько задумчивых арабов с вожделением смотрели на полуобнаженных девиц через стекла бара. Малко решил осмотреть окрестности, чтобы найти спокойное место, где можно было «загрузить» грузовик, если все пойдет хорошо. Маховик запущен, и до ужина с Самией Сидани никаких действий можно не предпринимать.

Сумела ли Лейла Галата передать сообщение советскому генералу?

— Это лучший шофер нашей компании, — гордо объявила Самия Сидани.

Малко скромно улыбнулся. Напротив сидела молодая болгарка. Огромные квадратные очки не портили ее привлекательности. Самия расположилась рядом. Белое платье закрывало ее до самой шеи, но глазами она продолжала завораживать Малко. Он поинтересовался известиями о ее муже, но ответ получил весьма уклончивый. Он ответил улыбкой на улыбку болгарки, сидящей напротив. Ее грудь вольно играла под шелковой кофточкой. От нее исходила какая-то животная чувственность. Она пришла в сопровождении отца, полковника народной армии, и матери, ужасной матроны — пожирательницы лукума, рот которой открывался только для того, чтобы наполниться очередной порцией еды.