Смерть в Бейруте - Вилье Жерар де

Он обхватил шею палестинца правой рукой и, упершись в землю, стал бить его головой о переднее крыло фургона с силой кузнечного молота. Язид вопил до тех пор, пока из его ушей не полилась кровь. Его череп пробил дыру в толе и треснул с неприятным звуком. Джерри Купер с отвращением отвернулся.

Присутствовавшие при этой сцене федеины, казалось, были прикованы к земле. Они не решались стрелять в американца из опасения, что попадут в своего капитана. В тот момент, когда они все же были готовы отреагировать на происшедшее, из окон кафе одновременно посыпались все стекла. Ошеломленные федеины стали падать под пулями. Установленный на стойке бара пулемет непрерывно грохотал...

Отец Дури удовлетворенно улыбался, стоя на паперти церкви. Теперь наступил момент его выхода на сцену.

Глава 20

Отец Дури осторожно повернул ручку двери, незаметно приоткрыв створку.

Он вытер о сутану вспотевшие руки, после чего сунул их в карманы. Когда он вынул их оттуда, в каждой было по кольту с удлиненной обоймой. Метким попаданием через дверную щель иезуит уложил сразу двух федеинов, находящихся внутри церкви. Затем ударом ноги распахнул разом обе створки.

– Всемогуща рука Господа, – пробормотал он.

Вытянув руки горизонтально, он открыл огонь из обоих кольтов по стоящим на коленях людям в первом ряду, перед алтарем.

Буквально за несколько минут до этого кюре Бар Юссеф нервно топтался в церкви перед дарохранительницей, моля Господа о том, чтобы Он по возможности уменьшил число миропомазании. Поведение пяти прихожан в первом ряду было примерным. Стоя на коленях на жестких деревянных скамеечках, они молились, обхватив головы руками.

Двое других отдавали поклоны возле двери. Еще один застыл в блаженном созерцании статуи Девы Марии...

Это казалось тем более трогательным, что все они были палестинцами, яростными мусульманами, которые до этого дня входили в церковь только для того, чтобы предупредить кюре, что в такой-то час она будет сожжена и прихожане вместе с ней.

Если бы кюре Бар Юссеф не был столь скромен, он отнес бы это чудо к своей преданности божьему делу, заставившей нечестивцев пойти по пути к Христу, забыв о дороге к дьяволу.

Святой человек, однако, осуждал своего шефа, отца Дури, постоянно сжимавшего в руках огнестрельное оружие с длинной обоймой, что, конечно, было несовместимо с набожностью.

Но палестинцы, которыми он любовался, тоже были вооружены. Кюре увидел даже пулемет возле одного из них.

Он тяжело вздохнул. Дом Господень находился в плохих руках. Может, все же попросить отсюда всех этих грешников?

Подумав так, кюре обратил внимание еще на одну, и довольно странную, группу. В центре ее стоял Халил Жезин, который, казалось, тоже обратился в христианскую веру. Правда, это обращение придало его лицу землистый оттенок и заставило заметно дрожать руки. Пребывая как бы в экстазе, он даже не приветствовал кюре, которого хорошо знал. Рядом с ним стояли высокий симпатичный блондин с золотистыми глазами и молодая женщина с тонкими губами, играющая гранатой. Кюре вспомнил, что видел ее фотографию в газетах в связи с какими-то кровавыми событиями.

Кюре пожелал всем сердцем, чтобы она стала на путь раскаяния, и с сожалением взглянул на гранату в ее руке. Лучше, если бы она сжимала в руках четки, прости ее, Господи...

Но в то же мгновение кюре встрепенулся: в церкви, внезапно ощутил он, стояла гнетущая тишина. Словно тишина перед смерчем.

И смерч разразился. Грянули два выстрела сквозь щель в наружной двери. Дверь с треском распахнулась, и в ней выросла тщедушная и вместе с тем устрашающая фигура отца Дури с кольтами в обеих руках.

Затем выстрелы следовали один за другим – как фейерверк. Кюре заворожено смотрел на желтое пламя, что вырывалось из дул кольтов.

Сразу же была раздроблена голова пулеметчика. Упали двое из тех, что только что молились в первом ряду.

Но остальные тоже открыли яростный огонь по двери. Лишь мужчина возле статуи Девы Марии не успел совершить богохульства внутри святого дома, даже схватиться за оружие. Кольт в левой руке иезуита сказал свое слово, после чего палестинец окривел. Кто и в кого стреляет, понять было невозможно. И кюре в ужасе побежал, не соображая куда. Но тут же, сраженный пулей в голову, упал на церковные плиты в луже крови. На лице его застыла блаженная улыбка.

Рухнули посреди нефа и две монашенки, зажатые между кольтами веры христовой и автоматами палестинцев. Стрельба будто бы уменьшилась лишь на несколько мгновений, когда отец Дури исчез из проема двери для того, чтобы перезарядить кольты. Он предусмотрительно запасся обоймами, чтобы держать осаду, но, подстегиваемый святым гневом, он снова открыл огонь.