Вечность на двоих - Варгас Фред

В настоящий момент у бабушки закончился эликсир, и Вейренк крупными буквами переписывал ей «Британника». «Был прерван сон ее в глухой полночный час, / И как она была красива без прикрас!» ^[1] Вейренк поднял ручку. Он слышал, как поднимается по лестнице его соринка в глазу, он узнавал ее шаги, быстрое постукивание каблуков — она всегда носила кожаные сапоги с ремешками. Сначала она остановится на шестом этаже и позвонит в дверь пожилой немощной дамы, чтобы отдать ей почту и обед и минут через пятнадцать появится здесь. Соринка в глазу, она же обитательница восьмого этажа, она же Камилла Форестье, которую он охранял вот уже девятнадцать дней. Из скупых объяснений начальства он понял только, что к ней приставили охрану на полгода, опасаясь мести старика убийцы. ^[2] Кроме ее имени, он не знал о ней ничего. Ну еще, пожалуй, что она одна воспитывала ребенка, — ни один мужик пока что не появлялся на горизонте. Ему никак не удавалось угадать ее профессию, он колебался между водопроводчицей и музыкантшей. Недели две назад она любезно попросила его выйти из чулана, чтобы сварить трубу на потолке. Он поставил стул на лестничную площадку и смотрел, как сосредоточенно и осторожно она работает. Позвякивали инструменты, горело пламя паяльника… И тут он почувствовал, как его неумолимо сносит в сторону так страшившего его запретного хаоса. С тех пор дважды в день, в одиннадцать и в четыре, она выносила ему горячий кофе.

Вейренк услышал, как она ставит сумку на шестом этаже. Внезапное желание выйти уже наконец из чулана и никогда больше не сталкиваться с этой девицей словно подкинуло его на стуле. Он сжал кулаки и поднял голову к форточке, вглядываясь в свое отражение в пыльном стекле. Дурацкие волосы, стертые черты лица — просто урод, невидимка. Ощутив прилив вдохновения, Вейренк закрыл глаза, забормотал:

— Ты нерешителен, душа твоя томится.

Ты Трою покорил, ты за день превратил

В пыль — стены, а в любовь — сопротивленья пыл.

И что же, ты готов склониться пред девицей?

^[3]

Нет, ни за что. Успокоившись, Вейренк сел на место — эти четыре строчки разом остудили его. Иногда ему требовалось шесть или даже восемь строк, случалось, хватало и двух. Довольный собой, он снова взялся за переписывание. Соринки выпадают из глаз, птицы улетают, мастерство остается. Не больно-то и хотелось.

Переложив ребенка на другую руку, Камилла остановилась передохнуть на шестом этаже. Проще всего было бы сейчас уйти и вернуться только в восемь, когда ее охранника сменят. Девять заповедей героя — это спасение бегством, уверяла ее подруга-турчанка, виолончелистка, игравшая в церкви Сент-Юсташ. У нее были поговорки на все случаи жизни, нелепые, туманные и благотворные. Судя по всему, существовала и десятая заповедь, но Камилла ничего о ней не знала и предпочла придумать ее на свой лад. Она вынула из сумки почту и продукты и позвонила в левую дверь. Эта лестница стала слишком крутой для Йоланды — ноги ее не слушались, да и вес стал избыточным.

— Ну куда это годится, — сказала Йоланда, отпирая дверь. — Мать-одиночка.

Каждый день старая Йоланда испускала один и тот же стон. Камилла входила, клала почту и продукты на стол. Потом пожилая дама, непонятно почему, согревала ей молоко, словно грудному младенцу.

— Меньше народу — больше кислороду, — заученно отвечала Камилла, усаживаясь.

— Ерунда. Женщина не должна жить одна. Даже если от мужиков одни неприятности.

— Проблема в том, Йоланда, что от баб тоже одни неприятности.

Эти фразы, слово в слово, они уже произнесли раз по сто, но Йоланда явно об этом не помнила. Последнее замечание повергло толстуху в задумчивое молчание.

— Получается, — сказала Йоланда, — что лучше жить порознь, раз от любви одни неприятности и у тех, и у других.

— Возможно.

— Но ты, детка, тоже не ерепенься. Потому что в любви нельзя делать что хочется.

— Йоланда, кто ж тогда делает за нас то, что нам не хочется?

Камилла улыбнулась, но Йоланда только посопела в ответ, водя тяжелой ладонью туда-сюда по скатерти в поисках несуществующих крошек. Кто? Могучие, молча договорила за нее Камилла, зная, что Йоланде повсюду чудится рука могучих-повелителей-наших — она культивировала свою личную языческую мини-религию, но не распространялась о ней, боясь, как бы ее у нее не отобрали.

Камилла замедлила шаг за восемь ступенек до квартиры. «Могучие», — подумала она. К ней приставили парня с кривой улыбкой, который торчит в чулане на ее лестничной площадке. Не такой уж и красивый, если не зацикливаться на этом. Красив как черт — если сдуру позволишь себе задуматься. Камилла всегда попадалась на затуманенные взгляды и вкрадчивые голоса — именно так она задержалась на пятнадцать лет в объятиях Адамберга и поклялась себе туда не возвращаться. Ни к нему, ни к кому другому — надо держаться подальше от чуткой мягкости и опасной нежности. Земля носит достаточно среднестатистических мужиков, чтобы можно было, если уж приспичит, развеяться, не вдаваясь в тонкости, и усталой, но довольной вернуться домой. И забыть навсегда. Камилле компания была не нужна. Какого рожна этот парень — явно не без потворства Могучих — смутил ее чувства бархатным тембром и отвислой губой? Она положила руку на головку Тома, который сладко спал, слюнявя ей плечо. Вейренк. Рыжий брюнет. Соринка в глазу и неуместное волнение. Осторожность, бдительность, спасайся кто может.