Царица проклятых - Райс Энн

Я отвел глаза и посмотрел сквозь разрушенные ворота поверх изломленного края утеса, в долину. Готов ли я был отдать все, что угодно, за избавление от этого кошмара? Пожелаю ли я принять смерть от собственной руки? Мои глаза, устремленные на темные поля, наполнились слезами. Трусость – даже думать об этом! Ведь все это сделал я! Теперь мне никуда не скрыться.

Она застыла как статуя и прислушалась к чему-то. Потом медленно моргнула, и плечи ее дрогнули, словно внутри ее камнем лежал тяжелый груз.

– Ну почему ты не можешь в меня поверить? – спросила она.

– Откажись! – ответил я. – Отбрось прочь подобные видения! – Я подошел к ней и взял ее за руки. Она с трудом подняла голову. – Мы находимся там, где времени не существует, а бедные деревни, покоренные нами, остались такими же, какими были на протяжении нескольких тысячелетий. Позволь показать тебе мой мир, Акаша, хоть крошечную его часть! Пойдем со мной, прокрадемся в большие города, но не с целью уничтожения, а просто затем, чтобы посмотреть!

Ее глаза просветлели, утомление проходило. Она обняла меня, и внезапно мне опять захотелось крови. Я больше не мог ни о чем думать, хотя и сопротивлялся своему желанию, хотя и оплакивал слабость собственной воли. Я жаждал крови. Я отчаянно желал ее и ничего не мог с собой поделать. И мне вспоминались мои старые фантазии, давние видения, в которых я будил ее и водил в оперу, в музеи и на симфонические концерты, показывал ей великие столицы и хранилища всего прекрасного и непреходящего, что было создано мужчинами и женщинами за много веков, – артефактов, стоящих выше всякого зла, несправедливостей и недостатков отдельной души.

– Но что мне делать с такими ничтожными пустяками, любовь моя? – прошептала она. – И ты научишь меня жизни твоего мира? Ах, какая суета. Я выше времени, я всегда была выше.

Но она смотрела на меня так, как будто я разбивал ей сердце, и я видел в ней только печаль.

– Ты мне нужен! – шептала она. И впервые в ее глазах стояли слезы.

Я не в силах был и дальше выносить все это. Как обычно бывает, когда боль застает врасплох, я почувствовал озноб. Но она приложила пальцы к моим губам, призывая к молчанию.

– Хорошо, любовь моя, – сказала она. – Если пожелаешь, мы отправимся к твоим братьям и сестрам. К Мариусу. Но прежде позволь мне еще раз прижать тебя к сердцу. Видишь ли, я могу быть только такой, какая я есть, той, кого ты пробудил своими песнями, – вот я какая!

Я хотел спорить, хотел все отрицать, хотел снова вступить с ней в спор, который непременно оттолкнет нас друг от друга и причинит ей боль. Но глядя в ее глаза, я не находил нужных слов. И вдруг я понял, что произошло.

Я нашел способ остановить ее, я подобрал ключ, все это время он лежал прямо передо мной. Не ее любовь ко мне, но потребность во мне, потребность иметь хоть одного союзника в огромном мире, хоть одну родственную душу, сделанную их того же теста, что и она сама. Она считала, что может сделать меня таким, как она, но теперь поняла, что ошиблась.

– Да нет же, ты ошибаешься, – сказала она, и в ее глазах сверкнули слезы. – Ты просто молод и напуган. – Она улыбнулась. – Ты принадлежишь мне. И если придется, мой принц, я тебя уничтожу.

Я не произнес ни слова. Не мог. Я понял, что увидел, несмотря на то, что она не могла с этим смириться. За все эти века молчания она никогда не была одинока, никогда не страдала от полной изоляции. Все не так просто, дело не только в сидящем рядом Энкиле или в Мариусе, приносящем дары, все было глубже, бесконечно более важно, никогда она не вела войн разума с теми, кто ее окружал, в полном одиночестве!

По ее щекам катились слезы. Две ярко-алые полосы. Ее губы расслабились, брови мрачно сошлись на переносице, но просветленное выражение ни на миг не покинуло ее лица.

– Нет, Лестат, – повторила она. – Ты не прав. Но мы должны довести дело до конца. И если, ради того чтобы ты тесно прижался ко мне, им придется умереть – каждому из них! – пусть будет так. Она раскрыла объятия.

Я хотел увернуться, хотел ответить грубостью на ее угрозы, но она приближалась, а я не двигался с места.

Мы были здесь, рядом, – дул теплый карибский бриз, ее руки, гладили мою спину, пальцы, скользили по моим волосам... Вливающийся в меня нектар переполнял сердце. И наконец-то ее губы на моем горле... ее зубы стремительно пронзают мою плоть... Все так же, как тогда, давным-давно, в храме! Ее кровь смешивается с моей кровью. И оглушительно грохочет ее сердце. Да! Это был экстаз, но я все же не мог сдаться, не мог, и она это знала.

– Дворец оказался таким же, каким мы его запомнили, разве что, возможно, еще роскошнее благодаря награбленным в покоренных землях трофеям. Еще больше золотых тканей, еще более яркие картины, в два раза больше рабов, словно служивших простыми украшениями, их худые обнаженные тела были увешаны золотом и драгоценностями.

На сей раз нас поместили в царскую камеру с изящными стульями и столами, на которых стояли блюда с мясом и рыбой, пол был устлан красивым ковром.

Потом, на закате солнца, во дворце раздались приветственные возгласы в честь прибытия царя и царицы, весь двор вышел им поклониться, распевая гимны красоте их бледной кожи и мерцающих волос, а также телам, чудесным образом излечившимся после нападения заговорщиков. Эхо разносило эти хвалебные песнопения по всему дворцу.

Но по окончании этой небольшой церемонии нас препроводили в спальню коронованной пары, где впервые, при тусклом свете отставленных подальше ламп, мы своими глазами увидели произошедшую с ними перемену.

Перед нами были два бледных, но великолепных существа, в каждой детали походившие на тех, кого мы еще недавно видели здесь же. Но теперь от них исходило сверхъестественное сияние, их кожа уже не была кожей, а их разум перестал всецело оставаться их разумом. Но, как каждый из вас может себе представить, они были прекрасны. О да, прекрасны, словно луна сошла с небес и наделила их своим светом. В дорогих одеждах, они стояли среди ослепительной золотой мебели, и устремленные на нас глаза блестели, словно обсидианы. И тогда совершенно новым голосом, в котором, казалось, звучала музыка, царь заговорил.

«Хайман рассказал вам, что с нами стряслось, – начал он. – Вот перед вами двое благословенных великим чудом, ибо мы восторжествовали над смертью. Теперь мы стоим намного выше человеческих потребностей и ограниченности, мы видим и понимаем то, что ранее ускользало от нас».

Но с царицы моментально слетел показной блеск. Шипящим шепотом она произнесла:

«Вы должны объяснить нам! Что сделал ваш дух?»

Мы оказались в еще большей опасности, и я попыталась передать это предостережение Мекаре, но царица тут же засмеялась.

«Думаете, я не знаю ваши мысли?»

Но царь умолял ее молчать.

«Путь ведьмы воспользуются своей силой, – сказал он. – Вы же знаете, мы всегда относились к вам с почтением».

«Да, – усмехнулась царица. – А вы наслали на нас это проклятие».

Я сразу же заверила ее, что мы этого не делали, что, покинув царство, мы сдержали слово и вернулись обратно домой. Пока Мекаре молча изучала их, я молила их понять, что если это и сделал дух, то лишь по собственной прихоти.

«По прихоти?! – воскликнула царица. – Что значит по прихоти?! Что с нами произошло? Кто мы?»

С этими словами, она приподняла губу, давая нам возможность лучше разглядеть ее зубы. Во рту выросли клыки – крошечные, но острые как ножи. Царь продемонстрировал нам такую же перемену.

«Чтобы удобнее было пить кровь, – прошептал он. – Знаете ли вы, что для нас жажда? Мы не можем ее утолить! Ради нашего насыщения умирают по три-четыре человека за ночь, но мы отправляемся спать в муках голода».

Царица вцепилась в волосы, как будто едва сдерживала крик. Но царь придержал ее за локоть.

«Дайте нам совет, Маарет и Мекаре, – попросил он. – Чтобы мы поняли суть этого превращения и знали, как использовать его во благо».

«Да, – проговорила царица, пытаясь прийти в себя. – Ибо подобные вещи не происходят без причины...»

Потом, словно потеряв уверенность в себе, она умолкла. Да, казалось, что ее прагматичный взгляд на вещи, и без того ищущий оправданий, разбился вдребезги, в то время как царь держался своих иллюзий, как это всегда делают мужчины вплоть до самой старости.

Итак, когда они замолчали, Мекаре вышла вперед и совершила наложение рук на царя. Она опустила руки ему на плечи, и закрыла глаза. Потом, не обращая внимания на злобный взгляд царицы, она проделала то же самое и с ней.

«Объясни нам, – сказала Мекаре царице, – что случилось в тот самый момент. Что ты помнишь? Что ты видела?»

Царица молчала, ее лицо исказилось подозрением. По правде говоря, это превращение только прибавило ей красоты, но в ней появилось что-то отталкивающее, словно она перестала быть цветком и превратилась в его белоснежную восковую копию. Пока она размышляла, ее лицо становилось все более мрачным и жестким, и я инстинктивно встала рядом с Мекаре, чтобы защитить ее от возможных последствий.