Импульс - Коултер Кэтрин

— Нет, — сказал он, — это не Марио. Кто-то другой. «Вирсавия».

Коко налила ему выпить со словами:

— Выпей — это тебе необходимо. Потом пойдем спать. Но сначала расскажи, что произошло.

Он выпил, затем с подчеркнутой откровенностью начал свой рассказ:

— Я был с очень красивой девушкой, такого же примерно возраста, как Рафаэлла. Я полагал, что ее мне подсунул Марио, но теперь я не так уверен. Я сидел в кресле, она делала мне минет, но мне вдруг захотелось продолжить в кровати, и вот, когда она уже лежала и ждала меня, я услышал, как в двери поворачивается ключ. Я успел посмотреть ей в глаза и понял, что она знает, что сейчас произойдет. Видимо, она рассчитывала вовремя улизнуть, но я успел схватить ее и прижать к себе, а убийца поспешил выстрелить и попал в нее. Она вроде как мертва.

Коко вдруг побелела.

— Ты был с другой женщиной? Она мертва?

— Ну да. — Он помолчал, глядя мимо Коко. — Она была хороша, Коко. Очень даже хороша. — Он снова умолк, потом спросил: — Полагаю, ты слышала, что Сильвия погибла?

— Да, об этом передавали в новостях. Ты ведь к убийству не причастен, верно? Это просто несчастный случай, так?

— Разумеется.

Заглянув ему в глаза, Коко спросила:

— А что ты сделал с телом той девицы?

— Мелинды? Я позвонил Марио и приказал ему отделаться от трупа. Очень полезный человек, этот Марио. Он перепугался страшно. Ведь это его персональный номер в «Карлтоне». Я абсолютно уверен, что он все устроит как надо.

Коко медлила.

— Ну и что теперь? — произнесла она наконец, вглядываясь в его лицо.

— Что теперь? — переспросил Доминик с раздражением. Он так устал, а ей вздумалось задавать ему загадки.

Коко придвинулась к нему, положила руку на его запястье, одновременно любуясь своим безукоризненным маникюром бледно-розового оттенка.

— Я имею в виду нас, Доминик. Что ты думаешь предпринять? Ведь теперь ты наконец-то свободен.

— Это верно, — согласился он, по-прежнему не глядя на Коко.

Он смотрел в фасадное окно — там Делорио о чем-то беседовал с Меркелом. Делорио бурно жестикулировал, вероятно, до него дошло известие о гибели матери. А может быть, он возмущался, узнав о покушении на отца? Но это вряд ли.

Ведь захотел же он поехать на похороны деда, а там, возможно, собирался увидеться и с ней. Причина? Над этим стоило задуматься. Надо отыскать подходящий способ, чтобы как-то объяснить парню все эти сложности — (Делорио Джованни был очень богатым двадцатипятилетним молодым человеком с необычайно вспыльчивым характером и суждениями неопытного юнца. «Старик Карлуччи, по всей вероятности, ее тоже ненавидел», — подумал Доминик. Ушел, оставив ее без. гроша. На какое-то мгновение Доминик пожалел, что убил Сильвию. Куда приятнее было бы сознавать, что она разорена и одинока. В том, что от нищей Сильвии отвернулись бы все молодые любовники, Доминик не сомневался. Лучше бы он не вмешивался, со стороны наблюдая за тем, как она катится по наклонной плоскости в бездну беспробудного пьянства. Она наверняка спилась бы окончательно за какой-нибудь год. Ладно, что сделано, то сделано.

Это давно уже вошло у него в привычку, стало настоящим жизненным принципом — не задумываться о прошлом: что было, то было, с глаз долой — из сердца вон, никаких терзаний, сомнений и сожалений. Было и прошло, и ничего уже не изменишь. Так зачем же морочить себе голову? Он повернулся к Коко, пытаясь вспомнить, что она там говорила. Ах да, она навязывала ему себя. Но Коко уже слишком стара, и очень скоро придется открыть на это глаза. Но только не сегодня.

— Да, наконец я свободен. И я хочу, чтобы ты ублажила меня, как только ты это умеешь, а потом спать. Спать.

Коко мастерски исполнила все его прихоти, и вскоре он уже мирно посапывал, положив голову ей на грудь. В тот момент, когда она попыталась выскользнуть из-под него и уйти, Доминик вдруг застонал и забился в истерике. Коко принялась успокаивать его, гладить, ласкать, шептать нежные слова, говоря, что это всего лишь наваждение, что она здесь, рядом и не покинет его. Наконец, крепко обнимая ее, Доминик успокоился и затих.

Лувр, Париж

Апрель, 1990 год

Они подошли к висевшей на стене картине, и Рафаэлла медленно прочитала вслух:

— «Вирсавия», Рембрандт, 1654 год.

Маркус молча кивнул.

— Картина. Да, это Вирсавия, понятно, но я и не знал, что она вдохновила Рембрандта. — Он присмотрелся внимательнее и нахмурился. — А она немного полновата, наша Вирсавия. Как ты думаешь, она уже была такой толстухой в то время, когда Давид отправлял ее мужа Урию на заведомую смерть?