Голос - Сильвен Доменик

— Что вы делаете, сударь? Это не ваши букеты! Брюс поднял голову и увидел перед собой взбешенного охранника. Двухметровый уроженец Антильских островов.

— Майор Александр Брюс, криминальная полиция. Вы видели, кто положил этот букет?

— Нет, майор. Утром приходили женщины с детишками. Но цветы стали класть еще ночью. Вообще-то я их видел, еще когда пришел, в шесть утра.

— Кто дежурил ночью?

— Мартен и Жерар. Сейчас они у себя. Но, если бы они заметили что-то необычное, они бы мне сказали.

— Мы с ними свяжемся. По очереди. Антилец скорчил гримасу, потом снял с пояса мобильный. Просмотрел список телефонов, набрал номер:

— Жеже! Я тебя разбудил. Прости, друг. Тут с тобой инспектор хочет поговорить. Это в связи…

Брюс выхватил телефон из рук охранника. Он хотел получить Жеже тепленьким, пока тот не успеет сочинить какую-нибудь историю. Судя по выговору, Жеже тоже был антильцем. Не совсем проснувшимся антильцем. В конце концов он объяснил, что ночью пять раз обошел здание вместе с напарником Мартеном и что они не видели никого, кто бы принес цветы в это время. Мартен подтвердил заявление коллеги и уточнил, что они видели только ведущих и техников «Радио Франс», работавших в ночную смену. Брюс вызвал Шеффера, чтобы тот организовал экспертизу букета и карточки. Они решили, что надо снять отпечатки, сфотографировать букет, а потом направить пять человек порыскать среди парижских цветочников.

Майте Жуаньи оказалась блондинкой лет пятидесяти, полной, с хриплым прокуренным голосом. Она была не накрашена, но ее пальцы украшали четыре массивных кольца. Она сидела в пустой монтажной среди разной аппаратуры. С правой стороны маленькая лесенка вела в студию с высокими окнами. В глубине— электронные часы с красными цифрами. Приглушенные звуки— программа «Франс-Интер». Брюс узнал Жерара Лефора. Он вспомнил, как слушал «Останемся вместе», когда приглашенная женщина-полицейский рассказывала о своей книге и о феминизации французской полиции.

Наверное, Майте Жуаньи хотела скрыть свою печаль, но это ей не удалось. Стянутые в конский хвост волосы оставляли открытым ее лицо, на котором ясно читались все мысли. Брюс извинился за опоздание, она кивнула и рассеянно посмотрела на него. Ее красные глаза напоминали глаза Жюльена Кассиди прошлой ночью. Брюс сел возле нее. От ее одежды, широкого свитера и черных брюк в китайском стиле, пахло табаком.

— Я только что слушала запись последней передачи, — сказала она, указывая на большой магнитофон «Награ», стоявший возле какой-то папки. — Это одна из лучших, которые мы сделали с Изабель. Но даже если бы она не была настолько удачной, она все равно хороша. Знаете, почему? — Он помотал головой. Она улыбнулась и пояснила: — Потому что у нее был такой удивительный голос. Она могла бы вам читать телефонную книгу, и вы бы просили еще и еще. Именно поэтому. Теперь осталась только Жанна Моро. Дельфин Сейриг и Изабель умерли.

Брюс не ожидал, что она так сразу перейдет к сути дела. Он тоже решил идти к цели напрямик, раз уж представилась возможность не углубляться в дебри патетики.

— Вы не могли бы передать нам записи всех передач за последние полгода?

— Послезавтра все будет готово. Я отправлю их вам в судебную полицию с курьером. Еще у меня есть для вас досье. Вырезки из прессы, фотографии. Всегда может пригодиться.

— Спасибо. Вы были знакомы с ее друзьями?

— Вы хотите сказать, с ее любовниками? Легкая горечь в голосе. Брюс продолжал:

— Да, с любовниками. Я видел одного. Жюльена Кассиди.

— Артиста? Надо же, я не знала, что она с ним спала. Красивый и вроде неглупый. Почему бы нет?

— Он утверждает, что познакомился с ней здесь.

— Да, он иногда у нас читает. И неплохо.

— А другие?

— Эмманюэль Шмидт, ведущий «Леса познания», научно-популярной передачи. Но с ним я хорошо знакома. Это нормальный человек. Очень хороший профессионал. И Жерар Сеймур с «Франс-2», но, насколько я знаю, с ним она рассталась не меньше года назад.

— У них было серьезно?

Она снова улыбнулась. Этакая снисходительная гримаска, которая все меньше нравилась Брюсу.

— Изабель была самым свободным человеком из всех, кого я знала. Ее собственные ночи запретными не были.

— Название ее передачи, это была своего рода внутренняя шутка?

— Да, можно сказать и так.

— А вам что-то говорит фраза «вселенная — это машина»?

— Нет, а что?

— Ничего. Просто пришло в голову.