Тайные убийцы - Уилсон Роберт

— Я не хочу видеть по телевизору, как ты стоишь на столе в парламенте с пистолетом в руке.

— Сначала мне придется сбросить вес, — отозвался Анхел.

Кальдерон пришел в себя, вздрогнув и ощутив настоящую панику — послевкусие сна, который он не мог вспомнить. Он с удивлением обнаружил в постели рядом с собой длинную смуглую спину Марисы вместо белой ночной рубашки Инес. Он проспал. Уже шесть утра, и ему нужно возвращаться в свою квартиру и отвечать на очень неприятные вопросы Инес.

Он так яростно выпрыгнул из постели, что разбудил Марису. Он оделся, покачав головой при виде высохших потеков спермы на бедре, похожих на следы слизняков.

— Прими душ, — посоветовала Мариса.

— Нет времени.

— Во всяком случае, она не идиотка, — так ты мне говорил.

— Нет, — ответил Кальдерон, ища второй ботинок, — но до тех пор, пока соблюдаются определенные правила, она может закрывать глаза на происходящее.

— Должно быть, есть специальный буржуазный кодекс насчет внебрачных связей.

— Верно, — согласился Кальдерон. Ее слова его раздражали. — Нельзя всю ночь провести вне дома, потому что это делает смешным весь институт брака.

— А где граница между серьезным браком и смешным? — осведомилась Мариса. — Три часа ночи? Полчетвертого? Нет, это еще нормально. Видимо, четыре ночи — это «смешно». Полпятого — «обхохочешься». А шесть утра или полседьмого — это уже фарс.

— Шесть — это трагедия, — ответил Кальдерон, бешено обшаривая пол. — Где мой долбаный ботинок?

— Под креслом, — сказала Мариса. — А на журнальном столике — твой фотоаппарат, не забудь. Я в нем оставила тебе пару подарочков.

Он набросил пиджак, сунул в карман камеру, втиснул ногу в ботинок.

— Как ты нашла мой аппарат? — спросил он, опускаясь на колени у кровати.

— Обследовала твой пиджак, пока ты спал, — сказала она. — Я ведь из буржуазной семьи. Я борюсь с этим наследием, но знаю все ваши хитрости. Не волнуйся, я не стала стирать все эти дурацкие снимки вашего юридического ужина, которые ты сделал, чтобы доказать своей очень проницательной жене, что ты не всю ночь трахался со своей подружкой.

— Большое тебе спасибо.

— И я не очень шалила.

— Да?

— Я сказала, что оставила тебе там пару подарочков, в фотоаппарате. Просто не показывай их ей, вот и все.

Он кивнул и вдруг снова заторопился. Они поцеловались. Спускаясь на лифте, он привел себя в порядок, заправил все, что нужно, и потер лицо, пытаясь оживить его и приготовиться к привычной лжи. Даже он сам заметил в зеркале два небольших движения собственных бровей: эти движения, как объяснял ему Хавьер Фалькон, служат первым и самым верным знаком, по которому можно определить лжеца. Если уж он сам это видит, то увидит и Инес.

В этот ранний утренний час на улице не было ни единого такси. Надо было вызвать по телефону. Он быстрым шагом пустился вперед. В голове у него забились воспоминания, сознательные и бессознательные. Ложь. Правда. Действительность. Мечта. Образ, возникший перед ним с тем же ощущением паники, которое разбудило его в квартире у Марисы: его руки смыкаются вокруг тонкой шеи Инес. Он душил ее, но лицо ее не становилось багровым или лиловым, изо рта у нее не вываливался распухший от крови язык. Она смотрела на него глазами полными любви. И еще — да, она похлопывала его по рукам, словно ободряя: продолжай. Развод неприятен, но есть буржуазное решение — убийство. Нелепость. Он знал по опыту работы с отделом убийств, что первое лицо, попадающее под подозрение в таких случаях, — супруг.

Улицы были еще влажными после ночного дождя, булыжники маслянисто блестели. Он вспотел, от его рубашки исходил запах Марисы. Вдруг он понял, что никогда не чувствовал себя виноватым. Он вообще не знал, что такое вина, ему было известно только юридическое определение этого термина. С тех пор как он женился на Инес, у него были романы с четырьмя женщинами. Отношения с Марисой продолжались дольше других. Еще у него были кратковременные ночные и дневные встречи с двумя другими женщинами. И еще была та проститутка в Барселоне, но об этом он вспоминать не любил. Более того, у него даже был секс с одной из этих женщин во время романа с другой, и при этом он был женат, что делало его серийным распутником. Впрочем, он не ощущал это как распутство. Считается, что распутство доставляет удовольствие. В этом есть что-то романтическое, не правда ли? В том смысле, который вкладывали в это слово в восемнадцатом веке. Но то, что он делал, не доставляло удовольствия. Он пытался заполнить пропасть, которая с каждым новым романом только ширилась. Что же это за пустота, которая все растет и растет? Вот на какой вопрос ему нужно ответить, если он только найдет время, чтобы над ним подумать.