Тараканы - Несбё Ю

— Что?

— Я говорю, что связь плохая. Подумайте все-таки, Торхус, и позвоните мне, когда будет что рассказать.

Внезапно проснувшись, Харри выкатился из постели и едва добежал до ванной, как его вырвало. Он рухнул на унитаз, и тут его пронесло. Хотя в комнате было прохладно, его прошиб пот.

В прошлый раз было хуже, подумал он. Теперь лучше. Он надеялся, что будет гораздо лучше.

Прежде чем снова лечь, он всадил себе в ягодицу шприц с витамином В12; в месте укола щипало просто адски. Он терпеть не мог уколов, его тут же начинало мутить. Вспомнилась Вера, шлюха из Осло, которая сидела на героине пятнадцать лет. Как-то она призналась ему, что чуть в обморок не падает, когда ширяется.

В сумерках он обнаружил, что по мойке кто-то ползает, что там снуют какие-то усики. Ага, таракан. Здоровенный, размером с большой палец, с оранжевой полосой на спинке. Таких Харри в жизни не видывал, но на самом деле ничего тут особенного не было: где-то он читал, что в мире существует более трех тысяч видов тараканов. Он читал также, что они прячутся, когда чувствуют вибрацию от приближающихся шагов, и там, где ты видишь одного таракана, скрывается еще десять. Значит, они тут повсюду. Сколько весит один таракан? Десять граммов? И если в щелях и за столешницами попряталась добрая сотня, то можно смело утверждать, что во всей квартире их наберется больше кило. Он поежился. Что они напуганы еще сильнее, чем он сам, — слабое утешение. К тому же он вдруг почувствовал, что алкоголь все-таки приносил ему больше пользы, чем вреда. Он закрыл глаза и попытался не думать.

Они наконец нашли, где припарковаться, и побрели по улице в поисках указанного адреса. Нхо попытался объяснить Харри хитроумную систему адресов в Бангкоке: город был разделен на главные улицы и пронумерованные боковые — сой. Проблема состояла в том, что номера домов на одной и той же улице вовсе не обязательно шли по порядку: новые дома получали следующий свободный номер независимо от того, где именно на этой улице они находились.

Они пробирались через узкие проулки, тротуары которых служили продолжением жилища: там сидели люди, читали газеты, строчили на швейных машинках, готовили еду, дремали после обеда. Девчонки в школьной форме кричали им вслед и хихикали, а Нхо, показывая на Харри, что-то отвечал им. Они в ответ так и заливались хохотом, прикрывая рот ладошкой.

Нхо задал вопрос женщине, сидевшей за швейной машинкой, и та показала им нужную дверь. Они постучались, через некоторое время им открыл таец в коротких штанах цвета хаки и расстегнутой рубашке. Харри подумал, что ему, наверное, около шестидесяти: возраст выдавали лишь глаза да морщины. В черных волосах, зачесанных назад, едва пробивалась седина, а худощавое, жилистое тело вполне могло принадлежать тридцатилетнему.

Нхо произнес пару слов, и таец кивнул, глядя на Харри. Затем, извинившись, снова исчез. А когда через минуту вернулся, то уже переоблачился в белую отутюженную рубашку с короткими рукавами и длинные брюки.

С собой он вынес два стула и поставил их прямо на тротуар. На неожиданно хорошем английском он предложил Харри сесть и сам уселся на другой стул. Нхо остался стоять рядом и незаметно покачал головой, когда Харри дал понять, что готов сесть на лестнице.

— Меня зовут Харри Холе, я из норвежской полиции, господин Санпхет. Я хотел бы задать вам несколько вопросов, касающихся Мольнеса.

— Вы имеете в виду — посла Мольнеса.

Харри вскинул глаза на старика. Тот сидел, выпрямившись на стуле, и его коричневые веснушчатые руки неподвижно лежали на коленях.

— Разумеется, посла Мольнеса. Вы ведь служите шофером в норвежском посольстве уже почти тридцать лет, как я понимаю?

Санпхет согласно прикрыл глаза.

— И вы очень ценили посла?

— Посол Мольнес был большим человеком. Большим человеком с большим сердцем. И большим умом. — Он постучал пальцем по лбу и предостерегающе посмотрел на Харри.

Харри вздрогнул, почувствовав, как по спине струится пот, стекая за пояс брюк. Он оглянулся в поисках тени, но стулья было некуда передвинуть, солнце стояло высоко в небе, а дома на этой улице были низенькими.

— Мы пришли к вам потому, что вы лучше всех знали о привычках посла, о том, где он бывал и с кем разговаривал. И потому, что вы всегда ладили с ним чисто по-человечески. Что происходило в тот день, когда его убили?

Санпхет, сидя все так же неподвижно, рассказал, что посол уехал на обед, не сообщив, куда именно, и заявил, что сам поведет машину, хотя это было очень странно в разгар рабочего дня: для таких целей все-таки есть персональный шофер. Сам он просидел в посольстве до пяти часов, а потом отправился домой.

— Вы живете один?

— Моя жена погибла в автокатастрофе четырнадцать лет назад.

Что-то подсказывало Харри, что шофер может сообщить даже точное число прошедших с тех пор месяцев и дней. Детей у них не было.

— Куда именно вы возили посла?

— В другие посольства. На встречи. В гости к норвежцам.

— Каким норвежцам?

— Самым разным. В «Статойл», «Гидро», «Йотун» и «Статсконсульт». — Все названия он выговаривал на прекрасном норвежском.

— Вам знакомы эти имена? — Харри протянул ему список. — Это лица, с которыми посол разговаривал по своему мобильному телефону в день убийства. Мы получили распечатку от телефонной компании.

Санпхет достал очки и, держа листок бумаги на расстоянии вытянутой руки, зачитал вслух:

— «Одиннадцать десять. Букмекерская контора Бангкока».

И взглянул на них поверх очков.

— Посол любил иногда играть на скачках, — сказан он и добавил с улыбкой: — Бывало, что даже выигрывал.

Нхо переступил с ноги на ногу.

— «Одиннадцать тридцать четыре. Доктор Сигмунд Юхансен», — Санпхет вернулся к распечатке.

— Кто это?

— Очень богатый человек. Настолько богатый, что даже купил себе титул лорда в Англии несколько лет назад. Личный друг королевской семьи Таиланда. А что такое Ворачак-роуд?

— Входящий звонок из телефонной будки. Пожалуйста, дальше.

— «Одиннадцать пятьдесят пять. Норвежское посольство».

— Странно, но мы звонили и разговаривали с посольством сегодня утром, и там никто не мог вспомнить, что созванивался с послом в день убийства, даже дежурный на коммутаторе.

Санпхет пожал плечами, и Харри сделал ему знак продолжать.

— «Двенадцать пятьдесят. Уве Клипра». О нем-то вы слышали?

— Пожалуй.

— Он один из самых богатых людей Бангкока. Я читал в газетах, что он только что продал гидроэлектростанцию в Лаосе. Он живет в храме. — Санпхет усмехнулся. — Они и раньше были знакомы с послом, они земляки. Вы слышали об Олесунне? Посол приглашал… — Он развел руками — что теперь об этом говорить? — и снова поднял список. — «Тринадцать пятнадцать. Йенс Брекке. Неизвестный, семнадцать пятьдесят пять, Мангкон-роуд»?

— Снова звонок из телефонной будки.

Имен в списке больше не было. Харри мысленно выругался. Он сам не понимал, на что рассчитывал, но шофер не сказал ничего такого, что бы он уже не знал после телефонного разговора с Тонье Виг часом ранее.

— У вас астма, господин Санпхет?

— Астма? Нет, с чего вы взяли?

— Мы нашли в салоне машины почти пустую пластиковую ампулу. И отдали в лабораторию проверить на предмет наркотиков. Нет-нет, не бойтесь, господин Санпхет, это обычная проверка, мы всегда так делаем. Оказалось, что в ампуле был противоастматический препарат. Но никто в семье Мольнеса не страдает этим заболеванием. Не известно ли вам, кому она могла принадлежать?

Санпхет покачал головой.

Харри придвинул свой стул поближе к шоферу. Он не привык проводить допрос прямо на улице, и ему казалось, что его слышат все эти люди, сидящие на тротуаре. Он понизил голос:

— При всем моем уважении к вам должен заметить, что вы лжете. Я видел своими глазами, как секретарша в холле пользовалась спреем от астмы, господин Санпхет. Вы просидели в посольстве полдня, вы работаете там уже тридцать лет, изучили там все вдоль и поперек, вплоть до посольского туалета. И вы настаиваете на том, что не знаете, что у девушки астма?

Санпхет смотрел на него спокойным, холодным взглядом.

— Я сказал только, что не знаю, кто мог оставить ампулу с лекарством в машине, сэр. В Бангкоке многие страдают от астмы, и кто-то из них наверняка мог ехать в машине посла. Но, насколько мне известно, мисс Ао к таковым не относится.

Харри взглянул на него. Как же он ухитряется сидеть на самом солнцепеке, когда солнце лупит с неба, словно раскаленный цимбал, и при этом с его лба не упало ни единой капельки пота? Харри уткнулся в свой блокнот, будто там был написан следующий вопрос.

— А как насчет детей?

— Простите, инспектор?