Живая земля - Рубанов Андрей

– А мы не говорим про траву. Мы про себя говорим.

Таня опять легла.

– А вы знаете, почему трава, когда растет, не повреждает человеческих построек?

– Этого никто не знает, – сказал Глеб.

– Она разумна, – сказала Таня. – Это единственное объяснение. Когда примешь дозу – сразу понимаешь, что трава умнее человека. Она, когда растет, не повреждает ни одного кирпичика. Но если ей помешать, когда рост уже в разгаре… Я фильм видела, по Нулевому каналу. Положили крышку стальную, а она эту крышку насквозь пробила, за три минуты. Никому не мешать, но и не позволять, чтоб тебе кто-то мешал… Это признак высшего разума. Человек так не может, а стебель может. Сначала выбрать свою дорогу в обход всех прочих дорог, а потом убирать со своей дороги любую преграду – люди так не умеют…

– Люди мало что умеют, – произнес Глеб. – И чем дальше – тем меньше они умеют. Тыщу лет назад они друг дружку саблями на фарш рубили, подыхали от чумы какой-нибудь, но при этом создавали книги, симфонии, скульптуры всякие… А сейчас с человеком носятся как с величайшей ценностью – а он ничего не умеет. Сидит на жопе и пережевывает пережеванное. Если ему надо кого-то убить, он посылает вместо себя машину. Андроида. Это нас всех погубит.

– Почему? – спросила Таня.

– Потому что если ты хочешь кого-то убить, надо просто пойти – и убить. Руками. Или тем, что можно в ладонь взять. Палкой, камнем. Только так. Самому. А не посылать вместо себя пулю, ракету или железного дебила.

– Знаете, – сказала Таня, – дайте мне наушники. Я музыку послушаю. А насчет кого-то убить – это вы как-нибудь меж собой, без меня…

Она украсила себя огромным обручем аудиотранслятора и тут же стала подергивать плечами и головой, в такт одной ей слышимым аккордам, но глаза не закрыла – смотрела то на Дениса, то на Глеба, серьезно, даже печально.

– Слышь, – произнес Глеб, – как самочувствие?

– Нормально, – сказал Денис. – Говорят, эта мякоть – лучше, чем та, которую жрали в старые времена, до искоренения. Тогда жрали взрослые стебли, а сейчас – побеги. Они нежнее, и вставляет от них… сильнее.

Студеникин небрежно отодвинул тарелки и рюмки, положил локти на стол, опустил плечи.

– Я статью читал. В английском журнале. У нас ее не переводили. Там пишут, что стебли росли всегда. От первого дня творения. Иногда гуще, иногда – реже. Иногда по триста метров вырастали, иногда – как сейчас, еле-еле в рост человека. Иногда в пустынях появлялись, или в горах, в труднодоступных местах, на диких островах, в джунглях. Иногда – наоборот, в крупнейших городах. Стебли появляются раз в сто – двести лет. Где, когда, насколько мощно прорастет грибница – невозможно проанализировать. Кто находит ее, тот рано или поздно пробует мякоть и засекречивает свою находку, а потом сходит с ума и уничтожает и себя, и траву. То есть ты понял, да? Так погибли одна за другой несколько древних цивилизаций. Атланты, потом майя. Следы грибницы нашли в Африке, в Австралии и на дне Атлантического океана. Якобы древние атланты культивировали стебли, растили и снимали урожай, но потом передрались из-за травы и сами погубили свою цивилизацию. Взорвали вместе с собой целый материк…

– Это ты не английскую статью прочел, – сказал Денис, – а какую-нибудь главу из зеленой книги. Типа «Священной тетради». В переводе с русского. До искоренения были люди, обожествлявшие траву, они создали свою религию и написали книги. Только это все ерунда.

– Почему ерунда?

– Потому что я лично знаю человека, который одну такую книгу написал. Он друг моей матери. Он сейчас под Куполом живет.

– У тебя есть знакомые под Куполом?

– Друг отца и матери. Гарри Годунов, писатель.

– Не читал. А почему он не переселит вас с матерью к себе? Под Купол?

– Мать не хочет.

– А ты?

– А мне тут нравится.

Глеб кивнул. Его лицо немного отекло.

– А кого бы ты этим угостил? – спросил он.

– Мякотью?

– Да. Если б тебе предложили выбрать любого человека из всех, кто когда-либо жил. От царя Соломона до Агафангела Рецкого. Кого бы угостил?

– Многих, – ответил Денис, сразу поняв вопрос. – Очень многих.

– Скажи. Кого, например?

– Гитлера. И Ницше. Вообще всех диктаторов и их духовных учителей. Чтоб их попустило.

– И Сталина?

– Нет, ему не положено. Его и так перло не по-детски. Вот Черчилля бы угостил, точно.

– Но он не был диктатором.

– Знаю. Но он был сибаритом, ему бы понравилось.